Львович покопался в пустоватых закоулках своей памяти, вымел кой-какую любопытную мелочишку. Вспомнил, что отец Конфуция был старше своей жены на 54 года, отец Бородина на 35, Бальзака – на 32, Гончарова – на 31, Генделя – на 29, Лондона – на 24, Гёте – на 22, Ковалевской – на 20…
Это выбрыки папашек-гениев.
А что же сами гении?
Имре Кальман выпередил свою благоверную почти на тридцать, Достоевский – на двадцать пять, Сталин – на двадцать, Толстой – на восемнадцать…
И кинь-верть, и верть-кинь – всё равно. Всё льётся в одной колее. И у сынов трактовка отцов.
Под момент вспомнилось, что «в процентном отношении больше всего выдающихся людей родилось у отцов в возрасте 37–39 лет (пик рождаемости талантов)».
Ну, заоправдывался Борислав Львович, нам талантов не рожать, поезд с нашим пиком убежал. Однако мужики – козлы вертоватые. Всё токуют подле свежатинки, подле батончиков. Молодых завлекалочек и так разнесут на руках по загсам, да кто ж пожалеет стареньких?.. Какой-то антикварный баян?..[29] Безнадёга?..
«Я как Достоевский, только наоборот», – коряво подумалось.
Его подпекало вывернуть себе оправдательный пример из истории, чтоб с маху затыкать злые рты. Но, как он ни бился, ничего утешительного на ум не набегало, выгреб лишь один пустячок. Отец Ивана Тургенева был моложе своей жены на пяток годков. Не густо-с…
«Зато я сигану на все двадцать пять! Первый и последний в мире. Только запишут ли в историю мой подвиг?»
Цена подвига его согревала.
Он знал, что большие года – не единственный и не самый крупный бриллиант башливитой Люции Ивановны.
Смотри да считай!
Варяжистая Люция Ивановна – кафедральная старушечка. Заведует кафедрой акушерства и гинекологии. Ни больше ни меньше. Его Величество госпожа Кафедра! Плю-юс очко.
Профи, то есть профессор. Опя-ять очко.
Как ни странно, Люция Ивановна, извините, невинна. Говорят, ещё в начале века она вроде окончила и институт благородных неваляшек. Гордая неваляшка! По слухам, всё со звёздочкой[30] – не с октябрятской! – скачет. До шестидесяти семи донести невинность и не расплескать – это вам не засушенный фиговый листок сохранить меж книжных страничек. Хоть с натяжкой, но это то-оже плюсишко.
Дальше. Бежим дальше.
Кончает Боба институт. Остаётся, примирает при кафедре. Плюс.
Люция Ивановна по ускоренной схеме лепит из Бобы учёного льва – в две тяги ватлают кандидатскую (участие Бобы чисто символическое), и Люция Ивановна защищает её от провала. Плюс.
Потом защищают докторскую. Плюс.
Боба тоже уже профи, то есть профессор. Плюс.
Боба берёт в свои белы ручки кафедру, а Люция Ивановна гарантирует её передачу именно ему, поскольку туда просто не принято брать. Плюс.
Потом Люция Ивановна вообще удаляется. Сделала дело – умирай смело!
Alles oder Nichts! Всё или ничего!
Говорят,
Антикварный баян – полная бессмыслица.
Звёздочка – девственная плева.
