это общее дело.
– Нет!.. – стремительно замотала головой Наташка, закусывая губу. – Мне… Мне он говорил!..
– Интересно. – Анатолий Иванович, не торопясь, обошел свой стол и нагнулся, опираясь с удовольствием рукой о кресло над большой Наташкой. – Так что ж он тебе говорил?
– Во-первых, – с трудом улыбнулась снизу вверх Наташка, – никто, ни один человек не понимает, что за Леонард и где его контора.
– Ну, допустим, – согласился благодушно Анатолий Иванович и, пододвинув стул, сел вплотную неторопливо напротив Наташки, касаясь коленями необыкновенных ее колен в голубых дамских колготках под цвет джинсового платья с разрезами и ощущая, естественно, такие близкие и такие приятные запахи. – А во-вторых? В-третьих? И в-четвертых? А?..
Но здесь давайте мы остановимся, потому что сил у меня нет рассказывать в деталях, что было во-вторых, в-третьих и в-четвертых, эту дальнейшую красочную картину, как добродушный и снисходительный друг дома Опраушевых Анатолий Иванович, зажавший теперь в кулак и папу, и маму, заглатывает с потрохами бедную эту дуру, у которой превосходное – и при этом огромное! – тело женское, а в голове возвратившиеся опять облака да сердечные и сострадательные «Эммы», в которых влюбятся принцы… И еще рассказывать о столь беспощадной жалости Анатолия Ивановича, до тех пор отеческой, до того задушевной и мягкой, пока у Наташки-«Эммы», приткнувшейся к его пиджаку, не закрылись сами собой заплаканные глаза и не раскрылись губы.
А в корзубовском кабинете был совсем уж подводный сумрак и недавно покрашенные, нежно-салатовые решетки на окнах, а за ними склоняющиеся, угольного цвета, с голыми ветвями, как черные рога, невероятно твердые стволы во дворе, которые окружают пустой старинный фонтан с каменными купидонами…
Поэтому, естественно, что самый привычнейший звонок телефона в кабинете раздался до того пронзительно, что сомлевшая Наташка, вытаращивая глаза, мгновенно сдвинула, пылая, вырываясь, стиснула вместе колени, отчаянно пытаясь оправить юбку, а сопящий и багровый Анатолий Иванович, наклоняя голову, как бык, ринулся, вытягивая руки, на телефонную трубку.
– Опорный пункт слушает! – гаркнул бешено Анатолий Иванович. – Ал-ло!
Но тотчас же голова его с телефонной трубкой, прижатой к уху, словно бы в добрую половину укоротилась. – Вас слушаю! Я у телефона! – А затем на все гремящие слова из трубки укороченная его голова успокаивающе, понимающе и готовно принялась кивать: – Да, да, обязательно. Да, да, да, обязательно. Да, да, да.
– Студенты! – уже в полный голос завершил наконец Корзубов. – Все участники «чистого понедельника» дали слово на птицефабрике подшефной… Алло!! – вдруг позвал он и дунул в трубку. – Алло?..
Но трубка отчего-то отключилась намертво, как отрезанная, а Наташка, бледнея, начала приподниматься в кресле: за покрашенными решетками окон по двору мимо черных и голых, перекошенных влево и вправо деревьев двигалась совсем непонятная
