пышней не видали».
Отец Феликса Юсупова, тоже Феликс Феликсович, собственно, был из другого рода и носил двойную фамилию Сумароков-Эльстон. И когда он в 1882 году связал себя брачными узами с последней в роду княжной Зинаидой Николаевной Юсуповой, то во имя сохранения ее фамилии в 1885 году Государственный совет разрешил ему принять титул и фамилию его тестя, гофмейстера князя Николая Борисовича Юсупова. Обычно бывает, что жена берет фамилию мужа, а тут (редкий случай!) муж стал носить фамилию супруги: «князь Юсупов граф Сумароков-Эльстон». Тройная фамилия не давала покоя современникам. Ильф и Петров в «Двенадцати стульях» не прошли мимо: «Да, кстати, Ляпис, почему вы Трубецкой? Никифор Трубецкой? Почему вам не взять псевдоним… гражданин Никифор Сумароков-Эльстон? Если у вас случится хорошая кормушка, сразу три стишка в “Гермуму”, то выход из положения у вас блестящий. Один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура – Эльстоном, а третья – Юсуповым».
Вид на дворец Юсуповых с улицы, конец XIX века
Правом носить тройную фамилию наделялся и старший в роде. Но это условие, как мы понимаем, выполнялось само собой. Проклятие несмотря ни на что сбывалось и дальше: старший сын Зинаиды Юсуповой Николай погиб на дуэли в 1908 году, двадцати пяти лет от роду, а Феликс мог быть уверен – ему теперь уготована долгая жизнь (80 лет!). Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон также служил Москве, как и Б.Г. Юсупов: в мае 1915 года был ненадолго назначен главным начальником Московского военного округа и главноначальствующим над Москвой. Семья Юсуповых переехала в Большой Харитоньевский, но не в главный дом, а во флигель, связанный с ним зимним садом. А основное здание использовалось для балов и приема гостей. Юсуповы жили открытым домом, принимая у себя не только аристократию, но и народ попроще: «Отец любил таких, с ними он не скучал. В основном это были члены всяческих обществ, коих отец был почетным председателем, – собачники, птичники. Были даже пчеловоды – все из секты скопцов. Главный у них, старик Мочалкин, часто приходил к отцу. Мне он внушал ужас бабьим лицом и тонким голосом. Но когда отец привел меня в их пчелиный клуб, оказалось совсем не страшно. Принять отца собралось человек сто. Угостили нас вкусным обедом, потом устроили концерт. Пели пчеловоды – сопрано. Словно сотня старушек в мужском платье распевает народные песни детскими голосочками. Было трогательно, и смешно, и грустно… Помню еще чудака – толстый и лысый человек по фамилии Алферов. Прошлое его темно. Был он тапером в борделе, потом продавцом птиц и чуть не угодил в тюрьму за то, что продал как редкую птицу обычную курицу, раскрасив ее всеми цветами радуги. Родителям моим он выражал величайшее почтенье и, когда приходил, ждал на коленях, пока они не выйдут. Однажды слуги забыли доложить о нем, и Алферов простоял на коленях посреди залы час. Если к нему обращались за обедом, он вставал и на вопрос отвечал стоя. Меня это смешило, и я стал спрашивать его нарочно. К нам он надевал
