на разбор полётов и далее – в столовую.
В очередной раз, не сумев в лобовой атаке выбить десантников со своей позиции, духи притащили откуда-то миномёт и стали остервенело обстреливать вертолёт, стараясь добить десантников и экипаж до прихода помощи, точнее до прилёта. Вой и свист падающих мин, от которых уже нельзя было нигде укрыться, всё ближе и ближе приближался к подбитому вертолёту. В этой ситуации уже ничего нельзя было сделать и оставалось только держаться, держаться и держаться, либо с честью умереть за свою Родину и этот чёртов, проклятый Афганистан.
К Алексею подполз раненый капитан Дарьянов. Зажимая левой рукой рану на груди, из которой медленно сочилась кровь, он закричал ему на ухо, перекрикивая грохот разрывающихся мин:
– Старлей, похоже, мы накрылись одним местом. Эти сволочи долбят нас со всех сторон, и нет никакой возможности прорваться и вынести раненых. Я это к чему, – капитан сделал небольшую паузу, силясь перетерпеть очередной приступ боли. – Они тебя не тронут, Лёха, ты летун. Они тебя хорошо продадут. Да ты не смотри на меня так зло, а лучше слушай дальше. Если действительно тебе посчастливится и ты выживешь, заскочи ко мне в Воронеж, адрес ты знаешь…
Он не успел договорить: совсем рядом разорвалась очередная мина, ударив по корпусу вертолёта градом осколков, а людей, вжавшихся в землю, засыпав черно-бурой землёй.
Алексей медленно поднял голову, всматриваясь в окружающее пространство. Глаза слезились, на зубах скрипел песок. Казалось, что все попали в преисподнюю и вот-вот свершится Страшный суд. Безысходность положения была очевидной. Они были окружены превосходящими силами противника, который методично уничтожал их издалека, не оставляя ни единого шанса вырваться и выжить.
Вновь Алексей услышал хриплый голос Петьки Дарьянова:
– Так вот, Лёха, запомни этот адрес и крепко-крепко расцелуй мою доченьку Мариночку и скажи, что её папка будет любить её всегда и везде.
Дальше он уже говорить не мог. По его иссечённому грязью и пылью лицу текла кровь, а губы изредка подрагивали.
– А это передай ей от меня. – И капитан, оторвав от окровавленной груди ладонь, дрожащей рукой протянул небольшой целлофановый пакетик, в котором хранился капитанский погон с наклеенной цветной фотографией его семьи. – Жене скажи, что дороже и…
В очередной раз капитану не удалось договорить. Мина разорвалась в трёх метрах от него. Дарьянову в долю секунды оторвало две ноги по колено. Алексея же взрывной волной со всего маху впечатало в борт вертолёта. Да так, что он сразу раздвоился. Одна его половинка, с остановившимся сердцем, так и осталась лежать впечатанной в борт вертолёта, другая же медленно отделилась и как-то странно стала плавать вокруг вертолёта, то поднимаясь, то опускаясь. Удивительно, но ему не было больно. Напротив, он ощутил какое-то спокойствие и равнодушие к происходящему вокруг. Он стал зрителем
