Ева любила оригинальность, любила слыть особенной, тем более что и в пансионе с ней носились не менее, чем дома. Она была любимицей дяди-сановника, игравшего большую роль среди женских гимназий, и многое, что не простилось бы другой воспитаннице, прощалось начальством Еве Ларской.
В классе она не дружила ни с кем. Надменная, гордая девочка считала других воспитанниц ниже себя по положению. И воспитанницы в свою очередь недолюбливали Еву. Ее прозвали в насмешку «сановницей». Но эта кличка не обижала, по-видимому, девочку, напротив, она принимала ее как должную дань.
Ей нравилась одна только Маня Струева, веселая, жизнерадостная, остроумная тринадцатилетняя девочка, казавшаяся малюткой благодаря своему крошечному росту.
Впрочем, Маню, добрую и веселую проказницу, любил весь пансион. Ее шалости были так же невинны, как были невинны ее светлые голубые глазки.
Сейчас она выбежала вперед, очутилась в центре кружка своих подруг-одноклассниц и быстро-быстро заговорила:
– Конечно, Ева по-своему права… и Надя Копорьева тоже… Нельзя презирать Басланову за то только, что у нее строгие глаза, холодное лицо и что она является заместительницей Магдалиночки. Ведь Магдалина Осиповна все равно должна была бы уйти от нас… И нам дали бы другую классную даму… Но… но… вы видели, как смотрела на нас эта строгая девица? Каким великолепным взглядом высокомерного презрения окидывала она всех нас, пока мы ревели тут все, как белуги, оплакивая нашего кроткого ангела? И этого взгляда я ей не прощу во веки веков. Аминь! – заключила Маня, потрясая для чего-то своими крошечными кулачками.
– И я!
– И я также!
– И я! Все мы! Все мы! – послышались отовсюду взволнованные громкие голоса.
– Не говорите за всех, дети мои! – произнесли бледные бескровные губки Евы. – Я, например, не только не собираюсь не прощать чего бы то ни было m-lle Баслановой, но напротив того, хочу быть ее покровительницей и защитницей. И ты, Надя, надеюсь, тоже?
– Да, да, – подтвердила высокая девочка в очках.
– Профессорша и сановница заключили трогательный alliance[13], – смеясь, звонко выкрикивала маленькая Струева. – Vive la[14] наука! Vive la аристократия! Мира, как это будет по-французски, – переведи!
– Оставьте меня в покое, или вы не знаете, что я всегда держу нейтралитет, – отвечала спокойная симпатичная брюнетка Мира Мордвинова.
– Mesdames, батюшка идет! По местам! – кричала, надрываясь, дежурная Таня Глухова. И почти в тот же миг на пороге класса появился молодой белокурый священник с лицом аскета, в лиловой рясе и с академическим значком на груди.
Вместе с ним в отделение четвертого класса вошла Ия. Девушка успела успокоить Магдалину Осиповну, уложить ее в постель и теперь, вернувшись в класс, заняла предназначенное ей место классной дамы за маленьким столиком у окна.
Пока отец Евгений вызывал пансионерок,
Альянс, союз (
Да здравствует (
