шахматы», когда важна не победа, а реакция противника…
Да, идеи ощутить себя «волхвом», проникают в душу подобно змею-искусителю. Возбуждение – предвосхищение – наслаждение… Он должен составить отчёт, как ведут себя клоны в критической ситуации. Способны ли они на такие же сильные эмоции, как настоящие люди, у которых память есть результат всей предыдущей жизни, а не какая-то пустая программа, которую попросту вложили в голову. Чувства – они тоже в памяти или где-то ещё?
Ощутить себя Творцом – кощунство или шаг по пути к прогрессу? Что-то в богословие потянуло, кисло подумал Реутов, неожиданно вспомнив об Азаровском. Как он там, бедняжка, со всеми своими премудростями, справляется с тяготами простой жизни? И много ли они ему помогли сейчас? Надо потом подробно расспросить о чувствах и переживаниях. Снова весело заиграл телефон.
– Папочка, привет!
– А, дочка, здравствуй, дорогая, что так поздно? Ой. Я забыл, у вас там ещё вечер… Как настроение, как отдых?
– Папочка, все замечательно, мне очень весело.
– Почему же голосок такой неуверенный, проказница?
– Папа, я по дому соскучилась.
– Понимаю. Потерпи ещё с недельку, я сам приеду, мы с тобой облазим все неприметные уголки, обещаю. Но у меня сейчас дела, очень ответственные лабораторные исследования, можно сказать, почти экзамен. Не грусти, зайчик мой солнечный.
– Папа, прости, что я так поступила, – изменившимся голосом вдруг сказала она.
– Мне не за что тебя прощать. А вот его, ну, ты понимаешь…
– Папа!! Я ведь его любила. Наверное, до сих пор люблю. Не унижай меня.
– Все, я не могу больше об этом говорить. Я приеду через неделю, обещаю. Целую, пока.
Она ещё будет меня убеждать…
События полуторалетней давности нахлынули на него с прежней силой. Его дочь, которую он так любил… Она пришла к нему в конце октября в кабинет вся в слезах. Реутов всегда был с ней откровенен, и она ему доверяла больше, чем его жене.
Как-то так получилось, что её первая любовь к мальчику из параллельной группы вызвала бурное возмущение её матери. Она отследила момент, когда они прощались на крыльце, и любезно пригласила подняться.
Ничего не подозревающий юноша вынужден был выслушать мораль о чуть ли не совращении её малолетней дочери. Мать резюмировала, что так дальше продолжаться не может, а вдруг будет беременность, и вообще это аморально. Они стояли перед ней как провинившиеся школьники, а она воплощала в себе карающую руку оскорбленной матери.
– Вашей дочери не пятнадцать лет, и наши отношения из разряда добровольных.
После этого они расстались. С тех пор Реутов был для своей дочери и за маму, и за папу. В тот октябрьский вечер она тихо села на диванчик и бесстрастным голосом сказала заготовленные слова:
– Па, помнишь, я тебе рассказывала о том мужчине… Ну, с которым мы познакомились летом.
– Помню. Вы, кажется, переписываетесь?
– Дело
