гений человека, которого осенила такая идея. Но его энтузиазм оказался настолько слаб, что Одноглазый не заглотил наживку.
Я попробовал еще раз:
– У вас, ребята, кислый видок, под стать моему настроению.
Мимо. Даже головы никто не повернул.
– Ну, будь по-вашему. – Я тоже понурился, зашаркал и отключил мозги.
Потом за мной пришли: нужно было позаботиться о раненых из отряда Эльмо. Их оказалась дюжина, последняя партия на сегодня. Мятежники тоже выдохлись – нельзя же все время поддерживать в себе готовность победить или погибнуть.
Под пологом бури быстро наступила темнота. Мы занимались обычными делами: оторвались немного от мятежников, выждали, когда стихнет буря, разбили лагерь и развели костры, срубив поблизости все чахлые кусты. Только на сей раз отдых выдался коротким – пока на небе не зажглись звезды. Они уставились на нас, ехидно подмигивая, словно говорили, что пот и кровь пролиты напрасно, что о наших подвигах и свершениях через тысячу лет никто и не вспомнит.
Подобные мысли возникали у каждого. Не осталось ни идеалов, ни жажды славы. Хотелось лишь добрести куда-нибудь, лечь и позабыть о войне.
Но война не забывала про нас. Решив, что мятежники поверили, будто мы разбили лагерь на всю ночь, Капитан приказал двигаться дальше. Колонна фургонов медленно поползла по освещенной луной пустыне.
Проходили часы, а мы словно стояли на месте. Местность не менялась. Время от времени я оборачивался полюбоваться бурей, которую Зовущая напустила на лагерь мятежников. Темное облако раздирали вспышки молний – с такой ярой стихией противнику еще не приходилось сталкиваться.
Лестница Слез материализовалась из темноты столь медленно, что я лишь через час понял: это именно перевал, а не повисшая над самым горизонтом полоса облаков. Когда равнина сменилась склоном, звезды уже бледнели, а небо на востоке посветлело.
Лестница Слез представляет собой гряду зазубренных скал, без преувеличения непреодолимых, за исключением единственного крутого перевала, из-за которого она и получила свое имя. Предгорье плавно поднимается, пока не упирается в высоченные обрывы из красного песчаника, тянущиеся в обе стороны на сотни миль. В лучах восходящего солнца они напоминают потрепанные временем бастионы крепости какого-нибудь великана.
Колонна втянулась в перегороженный осыпью каньон, а потом стояла, пока для фургонов расчищали путь. Я взобрался на вершину обрыва – понаблюдать за бурей. Она двигалась в нашу сторону.
Успеем ли пройти, пока не догнал Твердец?
Осыпь была свежей, она перекрыла всего четверть мили дороги. За ней начинался путь, по которому ходили караваны, пока война не прервала торговлю.
Я вновь посмотрел на бурю. Твердец держал хороший темп. Должно быть, его гнала вперед злость. Он не намеревался отступать. Мы убили его шурина, и его двоюродная сестра была Взята тоже не без нашей помощи…
Я уловил движение на западе. В сторону Твердеца плыла
