Писания по тексту Отцов Церкви, прочитанному или услышанному им во время богослужения; он толкует ее так, как учили они. Его экзегеза – это их экзегеза. Он настолько проникнут их образом мыслей, что стал одним из них: он является самым выдающимся представителем той «средневековой патристики», реальное существование которой признается теперь историками. Новые исследователи, среди которых самым прозорливым был отец Де Любак, находят точки соприкосновения между Бернардом и Оригеном, блаженным Августином, святым Амвросием, святым Григорием Нисским и другими и доказывают, что это сходство невозможно объяснить, не предположив его заимствований у них. Нам известно, что по инициативе Бернарда для его монастыря в Клерво было переписано большое число святоотеческих трудов. Часть этих рукописей хранится в Библиотеке Труа. Среди них немало тех, которые он читал, над которыми размышлял. Кроме того, живость его ума давала ему возможность во время беседы, к примеру, с Гильомом из Шампо, Гильомом из Сен-Тьерри или иным наставником sacra pagina уловить мысль, идею, из которой он извлекал гораздо больше, чем она несла в себе для того, у кого он ее заимствовал. Ведь Бернард никогда не повторяется. Он никого не цитирует дословно и не копирует, ни на кого не ссылается; но не потому, что желает утаить источники: он попросту не помнит, что таковые имеются. Он развивает мысль, ставшую его собственной, и это делает «поиски источников» чрезвычайно сложной и деликатной задачей. Почти никогда не удается обнаружить у кого-либо из предшествующих ему авторов выражение или мысль точно в том виде, в каком мы находим их у него. Его намерение, о котором он неоднократно объявлял, заключалось в том, чтобы быть лишь свидетелем, восприемником учения Отцов. Но, слава Богу, он не мог не быть самим собой, и, оставаясь верным традиции, целиком и полностью был человеком Средневековья, воспринимал все так, как это было присуще его эпохе, и выражал новым языком.
Плоды
Именно так он стал богословом, мыслителем, который все больше открывается благодаря недавним исследованиям. В его трудах присутствовало своего рода «мистическое богословие», последовательность и основательность которого, к счастью, отметил Жильсон около тридцати лет назад. Но у него есть и догматическое, и нравственное богословие, то есть вероучительное толкование Божественных тайн и христианской жизни. Понятие «богословия как науки» порождает слишком много проблем для того, чтобы мы решились отнести его к Бернарду. По крайней мере, следует заметить, что его учение носит не только практический характер; это настоящая теория взаимоотношений между Богом и человеком. В этом смысле его богословие справедливо назвали «умозрительным», «спекулятивным». Тем не менее, есть одна вещь, не позволяющая считать его абстрактным знанием: оно обязано своими источниками и своим вдохновением Библии, литургии и Отцам Церкви; оно есть размышление над Откровением в свете самого Откровения. С этой точки зрения, Бернард не отличается
