в его руках. Константин знал цену власти и цену утраты власти, и умел удержать ее. Посягательства на власть карались смертью, в том числе и некоторых его родственников (а в какие времена и при чьих дворах этого не было?). Для христианина это самый трудный нравственный вопрос: допустимость смертной казни. Для римлянина преступление против государства и императора однозначно означало смерть. Поэтому, будучи прав, как император, насколько Константин был прав, как христианин? Сам он, как религиозно чуткий человек, сознавал это противоречие между долгом императора и долгом христианина. Свидетельством этого служит то, что он отлагал крещение до последних часов жизни, понимая трудность совмещения крещенских обетов с обязанностями императора. В оправдание ему можно сказать, что он держался за власть не ради самой власти. Для него она была средством осуществления дела Божия – утверждения христианства в империи. Многочисленные примеры предшественников по трону, погибших в результате заговоров за два столетия и позже до Константина, заставляли серьезно относиться к проблеме безопасности власти. Пастыри церкви в основном не брались судить этих дел императора, оставив их на его совесть и суд Божий.
Недостатки Константиновской эпохи тщательно вскрыты либеральными протестантскими историками. Важнейшие из них: нарушение свободы совести, принуждение в делах веры, приравнивание ереси к уголовному преступлению, – были совершены уже после Константина и в нарушение принципов Миланского эдикта. Критики Константина вынуждены это обстоятельство признавать сквозь зубы, и ограничиваться суждениями, будто Константин вскрыл некий ящик Пандоры, положил некое начало процессу. Неудачное, несправедливое обвинение!
Обмирщение епископата и клира, понижение нравственного уровня христиан были неизбежны при любом переходе церкви от гонимого состояния к влиятельному. Подобные явления отцы ранней церкви отмечали даже перед Декиевым и Диоклетиановым гонениями. Вмешательство же императорской власти в церковное управление отнюдь не всегда бывало вредным, но часто полезным и необходимым. Беспредел таких иерархов, как «фараон» Диоскор Александрийский, проводивший известный в истории Разбойничий собор, был страшнее любого императорского вмешательства. Самосуд народных монофизитских масс, руководимых аввами, типа Варсумы, мог быть остановлен только императорской властью. Поэтому совершенно справедливо отмечал профессор В. Болотов: если в середине IV века папа Либерий требовал от императора Констанция полного невмешательства в дела церковного собора, то сто лет спустя папа Лев Великий требовал от императора Маркиана прямо противоположного, чтобы собор проходил только под председательством и охраной императора. Император внял призыву, и в итоге получился образцовый собор – Халкидон-ский, 4 Вселенский.
Кафолическое вселенское христианство, как оно сложилось в истории, это то, которое приняло Константи-новскую Римскую
