style="font-size:15px;"> Она танцевала со своими призраками. Разговаривала с ними, шаманила, отмахивалась и манила. Я решил стать одним из них и присоединился к ней.
И чудо произошло повторно. Я опять здорово двигался. Я – танцевал!
Эта женщина обладает таким же даром!
Все разъяснил татуированный, когда я в очередной раз подошел к бару:
– Это Мария. Она последняя любовь, последняя натурщица Дали. Он рисовал ее перед смертью. Ей тогда было семнадцать лет. С тех пор и живет здесь.
Мария говорит невнятно. А если говорит о себе, то в третьем лице: «Они хотят рома», «Они пошли танцевать», «Им холодно». Но это только то, что можно разобрать. В основном ее речь – причудливая смесь звуков. Такие можно услышать в акватории, рядом с вольером, где плещутся только что родившиеся дельфинята. Так кричат совы. Так плачут гиены. Так скулят лайки и смеются стрижи.
Мария подошла ко мне и показала на бокал. Пока бармен нес ей напиток, она целовала мою руку. Водила по ней пальцем и что-то рассказывала. Что-то понятное ей одной. Она выпила вторую, третью рюмку. Еще танцевала. Иногда я к ней присоединялся. Лена, Изуми и англичанки все время ходили в туалет.
Потом я услышал от Марии: «Они хотят домой». Она сказала это и чуть не упала. Если бы я не стоял рядом, это бы произошло. Она схватила меня за руку, цепко, как ребенок хватается за взрослого, испытывая страх, и опять поцеловала запястье.
– Я тебя провожу, Мария.
Была уже глубокая ночь. В городке никого, кроме котов. Почему-то здесь они собираются колониями, как хиппи. И так и сидят себе под луной, на теплой черепице. Мария уверенно вела меня, я надеялся, что в сторону своего дома. Она бормотала на одном ей понятном языке, и то ли смеялась, то ли огорчалась. Но в ее рассказе были какая-то интонационная логика и даже интрига. Иногда она вопросительно заглядывала мне в глаза, я одобрительно кивал.
Я шел и представлял (опять эта моя привычка смотреть на все чужими глазами) своего отца. Что бы он сейчас подумал, увидев меня, идущего пошатываясь в ночи с его ровесницей? Сумасшедшей женщиной. Как же я несправедлив к нему. Одна открытка и два СМС-сообщения за полгода. Что ему остается? Надеяться и молиться, чтобы со мной все было хорошо.
Мы пришли. Дверь ее одноэтажного домишки не заперта. То ли местная традиция, то ли у Марии совсем нечем поживиться. Я не хочу это проверять и жестами прощаюсь с ней. Она скулит, мотает головой и тащит меня через порог внутрь. Вздыхая, иду.
И я уже хочу здесь остаться. Потому что редко выпадает шанс увидеть скрытое безумие наяву. Это отвратительно и это завораживает. Кукольными рубашечками и штанишками украшены кактусы и другие неизвестные мне шипастые цветы. На их иглы нанизаны марки и конфетные фантики. Пол залит разноцветным воском в несколько слоев. В воск вдавлены белье, камни, перья. На железной кровати кроме миллиарда подушек валяется лейка. Из нее просыпалась какая-то крупа. То, что, видимо, когда-то было богатой
