ногти выхватывают очередное разорвавшееся зерно, несут его в ротик, задерживаются перед самыми губами, потом неожиданно возвращают на место и протягивают мне.
Я удивлённо вытягиваю губы трубочкой, Мириам аккуратно проталкивает внутрь воздушное зерно. Солоноватые подушечки её пальцев, толстые накладные ногти на секунду задерживаются у меня во рту. Мириам ёрзает на сидении, поправляя куртку, шебуршит коробкой, прежде чем продолжить игру.
Она кормит меня с руки, как дети кормят ягнят на ферме: наслаждаясь прикосновением к моим влажным губам и шершавому языку.
– Теперь сам, – шепчет она, облизывая губы.
Я послушно протягиваю руку и достаю щепотку хлопьев. Коробка наполнена до краёв – мы съели только горку. Мириам помогает мне расчищать завалы.
Неожиданно моя рука натыкается на странный предмет, похожий на гладкую резиновую подушечку. Я пытаюсь вытянуть её, но она не поддаётся. Мои пальцы замирают, ощупывая выпуклые контуры, напоминающие сердечко. Подушечка крепится к основанию, твёрдому, как камень.
Нервно сглатываю, убираю руку.
– Больше не хочешь? – расстроено шепчет она.
Наши глаза встречаются. У неё завтра оргазм-шоу, она заряжена, как ракета. А взгляд печальный, робкий. Она боится отказа. Боится одиночества, которое, как злая собака ходит за ней повсюду и воет на луну, стоит только отвернуться и лечь спать. Мириам одна в этом городе, Родион эксплуатирует её, как дойную корову. Она думала, деньги сделают её счастливой, отдавалась за гроши, откладывала на операцию, думала, станет красивее, и все будут её любить. И вот она красивая, богатая, одинокая.
– Хочу, – я выбираю любовь, а не деньги.
Обнимаю её левой рукой, прижимаюсь и погружаю свободную руку в коробку. Мириам проводит языком по сухим губам и чуть-чуть сползает по сиденью вниз.
Мои пальцы погружаются в попкорн и находят сердечко. Собираю его в щепотку, аккуратно массирую подушечками пальцев. Мириам выгибает спину и томно прикрывает веки. Мои пальцы похожи на щуп, которым дети пытаются выхватить мягкие игрушки в автомате. Я вцепился в сердечко, пытаюсь выкорчевать его, но оно не даётся. Начинаю скручивания: по часовой, против. Попкорн бесшумно обтекает мою руку.
Мириам смотрит на меня широко открытыми глазами. Эта игра мне знакома: кто первый отвернётся, тот и проиграл. Ей придётся проиграть. Она – как необъезженная кобыла. Если сейчас не сломать её, то потом будет поздно. Она ускачет по прерии и найдёт себе другого хозяина. А меня будет презирать до конца дней. Как несостоявшегося наездника, неудачника, того мальчика из операторской, который влюбился, сводил девочку на одно свидание и облажался.
Так знай же, Мириам, я отлично держусь в седле!
Мои пальцы скачут вверх-вниз, как на родео. Их не стряхнуть и не сбросить. Я сам диктую ритм и правила игры.
Я знаю о тебе всё, Мириам. Ты можешь пялиться на меня сколько хочешь, ты всё равно будешь моей гнедой лошадкой. Будешь стоять
