подлиннее, нежели диваны в кают-компании, несмотря на то, что она была не только не длиннее, но, пожалуй, даже и короче. Итак, диван в кают-компании перешел в распоряжение Калмыкова, который абсолютно ничем не рисковал, ибо на все расспросы по полнейшему незнанию других языков, кроме русского, мог отвечать только улыбками, что с успехом могло быть им проделано и во сне.
Итак, я улегся в штурманской рубке и, несмотря на толчки от одной стенки койки к другой от качки, заснул, как убитый.
Ничего не может быть утомительнее разговора на языке, которого знаешь менее, чем наполовину. Приходится в уме переводить с русского языка, причем сплошь и рядом подыскивать тождественные слова взамен тех, которые не знаешь. В начале это ничего, легко, но чем дальше, тем труднее. Не могу писать дальше, пришел Шупинский, вдребезги пьяный, и не дает писать.
Индейский (так у Туманова. – К.Н.) океан.
9 декабря [19] 04 г.
Продолжаю. Итак, в начале мне совсем было не трудно поддерживать разговор на французском языке, но чем далее, тем труднее и труднее и наконец так устаешь рожать фразы, что уже голова не в состоянии работать, и начинаешь говорить уже всякую ерунду, пересыпая речь русскою руганью.
Несмотря на порядочную качку, я быстро уснул и спал бы довольно долго, если бы в начале 5-го часа утра меня не разбудил помощник капитана. «Ceres» снимался с якоря, чтобы идти к «Метеору» принимать воду. Было почти совсем тихо и рейд совершенно покоен. Занималось чудное утро. Едва мы успели подойти к «Метеору», как за нами прислали шлюпку с требованием идти к «Орлу» для погрузки угля. Спустя короткое время мы стояли уже у «Орла» и погрузка угля началась, но часа через 2 снова начало свежеть, и «Ceres» должен был отойти.
Наконец, в ночь на 1-ое декабря стихло окончательно и к вечеру мы приняли полный запас угля. Не спав всю предыдущую ночь и проработав весь день, я завалился тотчас же по окончании погрузки спать, а в это время в кают-компании пригласили обоих новых знакомых и начался drop[78]. В начале все шло по-хорошему: сварили «жженку», кстати сказать, полную ендову и выпили ее. После жженки, когда публика уже подпила и для новой жженки материала не хватило, Ларионов[79] смешал оставшиеся напитки, как то мараскин, бенедиктин и марсалу[80] и этой дрянной [смесью] стали поить немцев. На другой день мне рассказывали, что у бедных немцев в буквальном смысле лезли глаза на лоб, когда их заставляли пить этот страшный напиток, не иначе как стаканами.
Часу во 2-м ночи, когда уже все было выпито, бедные немцы покинули гостеприимный борт «Орла». Вот то на другой день, должно быть, проклинали они русское гостеприимство.
3-го декабря весь день тралили вокруг броненосца, ища потерянный якорь. До обеда на катере был я и за каких-нибудь 3–4 часа успел превратиться если не в араба, то по крайней мере в краснокожего индейца. До того
Англ, здесь – пьянка. – К.Н.
Ларионов Леонид Васильевич (1882–1942). Окончил МККв 1901 г. Лейтенант (апрель 1905). Младший штурманский офицер «Орла». В Цусимском бою тяжело ранен. Одним из первых, еще в плену, начал собирать материалы о походе и бое 2-й Тихоокеанской эскадры. Участник Первой мировой войны, капитан 1 ранга. В 1937–1942 гг. ученый секретарь Центрального военно-морского музея в Ленинграде. Умер во время блокады. – К.Н.
Мараскин (итал. Maraschino) – бесцветный сухой фруктовый ликёр, изготавливаемый из мараскиновой вишни, измельчаемой вместе с косточкой. Крепость – 32 %. Бенедиктин (фр. Bünüdictine) – крепкий французский ликёр на основе спирта, трав и мёда. Крепость 40 %. Марсала – крепкое десертное вино. Крепость 17–18 %. – К.Н.
