заключил, что Джейн говорила правду.
В тот вечер Джейн оставалась с Дэнни, которому совсем недавно исполнилось два года. Это был субботний вечер. Тогда в танцзале действительно устраивались танцы. Даже кадриль танцевали. Доминик Бачагалупо из-за своей хромоты танцевать не мог. Но его более взрослая жена (Кетчум называл ее «кузина Рози») любила танцевать, а повару нравилось смотреть, как она танцует. Рози была невысокого роста, худенькая и хрупкая, чем отличалась от большинства сверстниц в Извилистом и Париже. Рассказывая Дэнни эту историю, Джейн непременно говорила:
– Посмотришь на твою мать – девчонка девчонкой. Даже не верилось, что ей к тридцати. У нас таких женщин в ее возрасте не было.
Десять лет назад шла война, и ровесников Кетчума брали в армию. Джейн не знала, почему его не взяли. Возможно, потому, что на лесоповале, как и на фронте, тоже нужны были крепкие мужчины. А возможно, у него, помимо лба, недавно пробитого констеблем Карлом, хватало других увечий и призывная комиссия сочла его негодным. Впрочем, даже покалеченный лоб не мешал Кетчуму танцевать.
– Твоя мама научила Кетчума читать и танцевать, – неоднократно слышал от отца Дэнни.
Повар говорил об этом сухо, будто не имел собственного мнения на этот счет или не знал, какой из приобретенных навыков для Кетчума важнее. Фактически Кетчум был единственным танцевальным партнером Рози Бачагалупо. Он оберегал ее, как свою дочь (во всяком случае, во время танцев). Рядом с рослым Кетчумом хрупкая Рози и впрямь могла бы сойти за его ребенка, если бы…
Если бы не «знаменательное совпадение», как говорила Джейн. Кетчуму и матери Дэнни было по двадцать семь лет.
– Кетчум с твоим отцом любили вместе выпивать, – рассказывала Джейн. – Не знаю, почему мужчинам это нравится, но им это очень нравилось.
«Наверное, так им было легче откровенно говорить друг с другом», – думал Дэнни.
После случившегося отец прекратил пить, а Кетчум нагружался, как и в прежние годы. Может, поэтому их теперешние беседы стали сдержаннее? Даже Дэнни в свои двенадцать лет, слушая, как общаются отец и Кетчум, ощущал постоянную недоговоренность.
Кетчум утверждал, что индейцам пить нельзя: им потом уже не бросить и они быстро спиваются. Трезвость Джейн он считал проявлением здравого смысла. Однако констебль Карл пил изрядно. После закрытия танцзала и баров он быстро и остервенело напивался, отчего становился еще противнее и опаснее. Джейн возвращалась домой поздно. Она не позволяла себе уехать из столовой, пока все полотенца не будут выстираны и помещены в сушилку. Иногда Карл еще не спал, и тогда вся его злость обрушивалась на нее. Джейн хотелось только одного: лечь и поскорее уснуть. Ведь она вставала рано, а Ковбой вполне мог дрыхнуть до полудня.
– Я нарисую тебе картину, – обычно говорила Джейн сыну повара.
Он давно понял, что никаких картин рисовать она не умеет: посудомойке просто нравилось это выражение, и она употребляла его к месту и, чаще всего, не к месту.
– Твой отец не мог
