меня восстановили, я была арестована. Я видела себя нюхающей героин, а затем вводящей его внутривенно, и вот теперь я сижу в этой вонючей квартире и клянчу наркотик у несимпатичного мне человека.
Я огляделась и, как будто впервые, иными глазами увидела мое окружение. Кошачий лоток давно не меняли и не мыли, и он издавал страшное зловоние. Все здесь было покрыто слоем черной жирной грязи – кошачья шерсть, свалявшаяся с пылью, покрывала грязное белье; везде валялись закопченные стеклянные трубки. Атмосфера была поистине тошнотворной. Меня вдруг до глубины души поразило мое окружение. Я была безмерно удивлена: как я могла жить так годами?
Было такое впечатление, что камера отодвинулась назад и охватила широкий план, и я увидела, во что превратилась моя жизнь. Пока я клянчила героин, линза объектива сдвинулась с места, и внезапно все, что казалось мне четким и ясным, подернулось дымкой неопределенности и неустойчивости.
Именно в тот момент я решила, что мне на самом деле нужна помощь. На завтрашнем суде я должна была встретиться с отцом; он всегда приходил поддержать меня, в каком бы ужасном состоянии я ни находилась. Мать, напротив, сильно расстраивалась от моего вида и никогда не появлялась в суде. В течение полугода она сократила и наше телефонное общение до коротких разговоров, в которых призывала меня пройти реабилитацию. Такую тактику посоветовал ей психотерапевт, и мать, записавшись на курсы консультантов-наркологов, овладела второй профессией. Я решила попросить отца, чтобы он отвез меня к маме, которая могла помочь мне с началом лечения. Я помню свою последнюю наркотическую ночь – тот неудачный укол, который стал последним в моей жизни, – как череду неприятных ощущений, предвестников наступающей ломки.
В суд я явилась больной и потной. По такому случаю я надела черное платье, украшенное цветами (деловой наряд!), из которого выпирали мои кости. С большим трудом я сдвинула с места створку тяжелой дубовой двери кабинета моего защитника. Дональд Фогельман, знаменитый адвокат, галантно помог мне ее открыть. Он был высокий, атлетически сложенный мужчина около сорока лет с темными волосами и сильным бруклинским акцентом.
Судья Лесли Крокер Снайдер, бывшая прокурорша, известная под кличкой «Леди Дракон» из-за пристрастия к суровым приговорам, позже сказала мне, что хотела упрятать меня за решетку ради моего же блага, и сделала бы это, если бы я не попросила о помощи. Она была красивая женщина с тщательно причесанными светлыми волосами. Тональность ее голоса и язык жестов больше, чем судейская мантия, изобличали силу и привычку властвовать. Она была так хорошо известна своими приговорами, что полиция круглосуточно охраняла ее от убийц, нанятых наркобаронами, недовольными ее суровыми приговорами.
По сравнению с ней, я была настолько худа и бледна, что производила, по всей видимости, впечатление онкологической больной, и надо сказать, что у меня вскоре заподозрили нервную анорексию. Я никогда
