сказал, и собрался в одночасье в дорогу старец. Всей братией провожали его, отслужив общий молебен. Довольно пожил лет Нестор, осилит ли дорогу туда – на север, в Вятичи, вернётся ли в родную обитель. Многие предлагали себя в попутчики – и из братии, бояре и князья сулили помочь и конями, и сопроводителями, и ратными бывалыми землепроходцами.
– Не надо. Один пойду – такова воля Господа.
С посошком, в лёгкой ряске, старенькой скуфейке на власах, с тощей котомкой за плечами да сухариком в запазухе ушёл через всю Русь в Вятичи мудрый летописец всей Русской земли на совершение последнего подвига в своей жизни.
Шёл от селища к селищу, от становья к становью, как Господь укажет, брёл от сердца к сердцу, от слова к слову, пока не достиг отеческого рубежья.
Пенился разнотравьем, клубился зелёной листвою, опарою хлебной восходил, поднимался благодатный изок-месяц178, червень179 он же. Не заходя в ближний к Талежу город – Лопасню, всё ещё памятной торокой – той, которой юношей боле полувека назад ушёл к Киеву, приблизился Нестор к родной своей отчине, всё спеша да спеша, да вдруг и сдорожился разом, прилёг в траву на закраине Княжьего луга.
Всё ещё по-весеннему звенели в чистом небе жаворонки, наплывая сюда на тихих вышних ветрах от Рождественской горы древлего, ещё славянского, селища. Рядом, у лица его, скрипел коростель, и тому откликался вторый, да так чудно и громко, словно дубовую дверь открывал на немазаных вереях.
Нестор долго лежал так, слушая, созерцая и вовсе не ощущая своего старого тела, чудодейственно перетекая в малое и живое, бывшее его детством.
Бесстыдно белея жопкой, лез мальчонок в парное лоно тёплого бочага, шарился в корягах и подбережных норах, вытаскивая щерепистых окуней, склизкую плотву, а коли пофартит, то и снулого по дневной жаре берша180. Низал рыбу жабрами на гибкий таловый прут, и коли не было на берегу соучастника в этой лове, то и таскал его сам, зажав конец зубами, и когда наискивал новую добычу, рыбина тихо водила плавниками и хвостами, щекоча спину. А когда от тяжести добытого начинало выламывать скулы, уже изрядно одрогший, с синей обводкой по губам и красным носом, лез на берег, натягивал, не обтеревшись, рубаху на мокрое тело и, скорчившись, сидел на самом солнцепёке, стуча зубами, трясясь всем телом, как шелудивый пёс. Потом, поборов нутряную эту изморозь, гордый уловом, бежал к дому.
Всё ещё малый телом, слышал он на голове своей тёплую ладонь матери, горячее её дыхание у самого уха и добрый голос.
– Ах как ладно, как красно, сыне!
Писало в его руке выводило на деревянной дощечке-сколе первые в жизни буквы. Мать обучала грамоте – чтению, письму, счёту. Он полюбил эту науку пуще всего родного, пуще матери и отца. И данное ему даром самим Богом Слово увело в иную жизнь – жизнь Духа. Получив даром, даром и отдавал Нестор Слово. И сколь было дарено, столь и отдарено. В отрочестве говорили о нём односельчане:
Изок-месяц – июнь.
Червень – июнь.
Берш – рыба, схожая с окунем.
