Сначала этого Лёню Губанова читали, но по мере того как напивались, начинали горланить свои стихи. Потом уже в разных углах кричат, песни поют. В общем, я видел этих людей в первый раз и, конечно, не запомнил фамилии. Но и этого первого раза мне было достаточно, потому что это такая отчаянная богема пришла, такой невероятный шум-гам за столом устроили, да к тому же стали все курить, дым столбом стоял. Климантович читает свои стихи, его никто не слушает. Дудинский продолжает читать стихи Губанова, прокричит одно стихотворение, лист переворачивает и говорит – «отработано». Читает другое – «отработано». Вот такие жесты.
И женщин пришло много. Одна всё рвалась забраться на стол, чтобы декламировать стихи, её не пускали, другая пришла с ребёнком. Этот ребёнок какой-то совершенно безумный – взял спички и начал поджигать мои шторы, уже огонь тут идёт вверх. Эти все разговаривают, никто внимания не обращает. А я сидел на лесенке и сверху увидел. Кричу: вы что, не видите? Тут всё горит, штора уже пылает!
Ну, быстро кинулись, потушили штору. Мать этому поджигателю говорит: смотри не трогай спички (но не ругает его нисколько). А у меня на батареях там ввинчены были краны, чтоб спускать воздух, и вот этот маленький шалопай сидел-сидел, а потом незаметно встал, открыл кран, и вода полилась прямо на пол – льётся уже по ногам. Мать его опять… ах ты, такой-сякой! Закрутила этот кран. Ой, просто какой-то балаган! Кто-то идёт домой, хватает бутылку со стола себе в карман, кто-то яростно спорит, драться уже собрался, кто-то взасос целуется. Одни потом чуть ли не поженились после этих сороковин. Тут и фотографы снимали. Ну, в общем, прошёл этот вечер, можно сказать, удачно. Никто не подрался, посуду не побили, хотя все напились. Но я насмотрелся на эту богему, запомнил надолго, да и многие потом вспоминали это мероприятие. И даже, по-моему, в интернете кто-то поместил воспоминания об этих сороковинах (мне говорили).
Вскоре сестра Женя из Дальнегорска прислала мне телеграмму – мама заболела, приезжай немедленно. Ну, делать нечего, надо ехать. Я говорю: Люсь, ты тут смотри за мастерской, пока меня не будет.
Портрет матери. 1985 год
А у меня в мастерской две больших картины находились. Когда я собрался ехать, я картину «Прощальный взгляд» приставил к стенке и сверху ещё щитом прикрыл. А другая, над которой работал, так и осталась на мольберте посреди мастерской. И я поехал на Дальний Восток.
Добрался туда. Матери как бы получше стало, пока я ехал. И я начал писать маслом её портрет – она грустно сидит, подложив руку под лоб. Около неё здесь валидол, край пианино виден, на стенке на фотографии Японское море, маяк на скале и вид Тетюхе. И так вот я пишу её спокойно, думаю – ещё дня два, и закончу. И вдруг получаю телеграмму от Люси: «Приезжай немедленно, сгорела мастерская и все художники».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком,
