ительно, ведь прошло чуть больше года, как были освобождены Красной армией области на западе Украины, а здесь уже снова цвели майские сады, заиграли патефоны в открытых окнах домов за тюлевыми занавесочками. Опять по вечерам на улицах стали появляться стайками девушки с нарядными косынками на плечах, запели на лавочках у калиток домов песни. А в городских парках по воскресеньям, как и до войны, стали играть духовые оркестры, закружились карусели, заработали кинотеатры и танцплощадки.
В оживших, облегченно вздохнувших городах и поселках уже восстанавливались и запускались заводы, начинали работать шахты, выезжали в поля трактора. И немногие знали, что с окончанием войны ее тень еще не покинула Западную Украину, еще шепчутся ночами по углам да за плотно занавешенными окнами люди, которые по-прежнему жаждут крови и смерти. Люди, которым ненавистно все советское, все русское. С разгромленными армиями вермахта не ушли недобитки и предатели, готовые поклониться в ноги любому подонку и мерзавцу, лишь бы он помог им добраться до власти, оторвать от большой и сильной страны Украину.
И опять по ночам гремят выстрелы, убивают, режут и жгут. И так же, как раньше, плачут матери, жены и дети по погибшим, зверски замученным. Выходят из лесов люди с немецкими автоматами и в немецких френчах, с ненавистью в глазах и чернотой в сердце. И бьют подло исподтишка в спину. Убивают одиноких военнослужащих, участковых милиционеров, партийных и советских активистов. Жгут склады и советские учреждения, пытаются посеять страх в сердцах людей, вынесших на своих плечах страшную войну.
Ночь была лунная и тихая. Ни шелеста листьев, ни крика птиц. Только неугомонные сверчки пели свои нескончаемые песни, баюкая травинки. На опушке березовой рощи неподалеку от села Иванци появились трое вооруженных людей. Один, крепкий молодой мужчина в пиджаке, под которым угадывался засунутый под ремень пистолет, пожевывая травинку, посмотрел по сторонам, потом махнул своим спутникам, чтобы следовали за ним. Другие двое были вооружены немецкими автоматами, хотя и одеты в гражданскую одежду: на парне – вельветовая куртка, а бородатый мужик был в безрукавке. У обоих на головах мягкие немецкие форменные фуражки с жестяными трезубцами вместо кокарды.
Перейдя дорогу, краем леса вооруженные люди пошли к спящему селу. Собаки не лаяли, потому что не было собак – всех за войну перестреляли немцы, а другие так и не прижились. Почти во всех хатах было темно. Только в двух или трех еле мерцал огонек. То ли мать дитя баюкала, то ли из стариков кому не спалось. Возле невзрачной хаты с покосившимся забором на ступенях крыльца сидел старик с седой головой, куривший трубку. Когда молодой мужчина, по-хозяйски отворив калитку, вошел во двор, он поднялся со ступеней, поправил накинутый на плечи старый вытертый кожух и сказал:
– Припозднился ты что-то, – затем внимательно посмотрел вдоль улицы в одну сторону, потом в другую. – Я уж подумал, не случилось ли чего.
– Что может случиться, Порфирий, – заносчиво ответил мужчина, подходя и пожимая ему руку. – Я в этих местах хозяин, мне бояться нечего.
– Хозяева по ночам не ходят, – проворчал Порфирий, отступая в сторону и пропуская гостя в хату.
– Ты что? – вдруг рассвирепел мужчина, схватив старика за ворот рубахи. – Ополоумел? Временно это, таиться надо, пока мы силу не взяли. А потом посмотрим еще, кто тут хозяин и какая здесь власть будет!
– Ну-ну, будет тебе, – спокойно ответил старик, выдирая рубаху из кулака гостя. – Ты бы в дом вошел, Вадим. Чего на улице-то?
Молчаливая старуха быстро выставила на стол дымящуюся картошку, порезанное дольками сало, квашеную капусту, домашний хлеб. Гость, войдя в хату, первым делом припал к крынке с холодным молоком. Выпив почти половину, вытер ладонью губы и произнес:
– Вот чего в лесу точно не хватает, так это холодного молока. Наливай, Порфирий, выпьем за наших героев, что воюют с коммунистами и как звери живут в лесу.
После первой стопочки почти сразу налили вторую. Гость накинулся на еду, а старуха собрала в рушник немного картошки с салом и вышла передать двум другим, оставшимся сторожить на улице. У хозяина развязался язык, и он принялся вспоминать добрые панские годы, когда у него было два десятка работников, десятки голов скота и каменный дом. Гость ел жадно и ухмылялся. Потом вдруг отстранился, полез за папиросами.
– Ты не причитай, Порфирий, – прервал он старика, – лучше расскажи, что нового в селе.
– Да что у нас может быть нового, Вадим? У кого хозяйство, тот урожая ждет, скот пасет. Травы в этом году обещают быть богатыми.
– Ты все о хозяйстве, – криво усмехнулся гость. – А как у тебя тут коммунисты и их прислужники поживают?
– Ты, это, Вадим, – насторожился старик, – не думай даже. Ты уйдешь, а с меня потом спросят. У кого Коломиец харчи берет, кто его горилкой и салом потчевал? Старый Порфирий Бочар!
– Кто тебя тронет? – захохотал Вадим. – Тут на десятки
