клиент поплыл, – потер руки довольный Бирюков, и под глазом у него перестало дергаться. – Господин Картье, мой департамент, разумеется негласно, работал по вам два последних месяца. И, признаться, не напрасно. Удалось выяснить, что живете вы, мягко говоря, не по средствам.
– Хватит вам, – устало отмахнулся я. – Прекратите тут красоваться. Тоже мне монолог Чацкого. Мои средства вас не касаются. Макс, освободи меня от этого рыцаря плаща и кинжала, прошу тебя.
– Старичок, ты уже сам себя освободил. От всего. – Макс горько усмехнулся. – Твоими стараниями холдинг переплатил рекламным агентствам такую сумму, что тебе ее, по моим подсчетам, должно хватить до старости. Нагрел ты меня крепко, сволота, – вдруг рявкнул Макс и саданул кулаком по столу.
Все это было хорошо отрепетированным спектаклем. Они давили на меня вместе и каждый в отдельности. Макс улыбался иезуитской улыбочкой и на короткое время впадал в ярость, вновь принимался стучать кулаком, орать. Поведение психопата. Бирюков гвоздил меня теми самыми «вещдоками», поэтапно, факт за фактом озвучивая длинную цепочку моих преступлений. Я, молча, слушал, безучастно смотря перед собой. Отпираться было бессмысленно. День продолжался, он стал точкой, в которой сошлись все лучи моей неправильной жизни, словно они прошли сквозь призму моих грехов. Какая циничная и строгая физика!
– Здоровье-то у вас крепкое, господин Картье, – рассуждал Бирюков, – как бы вам его часом не надорвать.
– Деньги нужно будет вернуть, Виктор, – Макс щелкнул гильотинкой, срезая кончик сигары. – Иначе…
– Что иначе? – встрепенулся я. – Грохнешь меня? Ты чего тут фарс устроил? Или считаешь себя честным человеком? Да ты сам вор, каких еще свет не видывал! В гольф он играет, видите ли! Лакей у него в перчатках, ковры персидские! «Роллс-Ройс» под задницей! Откуда все это?! Честно заработал, скажешь? Ах ты! Меня пугать не надо, сейчас не то время. Ничего я не верну! Мне нечего возвращать! Этот, – я ткнул пальцем в сторону Бирюкова, и тот оскалился, словно зажатый в угол волк, – бредит наяву! Он же сумасшедший, у него мальчики кровавые в глазах!
– Скажите мне, товарищ Бирюков, – обратился я к чекисту, решив, что терять мне уже нечего, – у вас реально горячее сердце, холодный мозг и чистые руки? Особенно меня руки интересуют. Они что, действительно чистые? Или кровь на них имеется? Вы меня одним своим видом оскорбляете. Ненавижу таких, как вы. Псы-опричники. Руку хозяйскую до кости зализать готовы. Homo servus, человек служивый. Ха! Такие, как вы, мою родню на каторге гноили. Моя фамилия Картье, я аристократ: белая кость, голубая кровь, и не намерен терпеть издевательства со стороны такого субъекта, как вы!
Набрав в легкие побольше воздуха, я, вспомнив повадки офицеров Белой армии, заорал что есть мочи:
– Молча-а-а-ть!
Это была самая настоящая истерика, я выкрикивал оскорбления в адрес Бирюкова, проклиная всех чекистов и его персонально. Наверное, выглядело это омерзительно, но возымело действие.
– Пошел вон отсюда, –
