величественном доме, стоящем по сей день в угрюмом запустении, построенном в виде колодца, с двумя арками, обитал его дядя по материнской линии – Радион Аполлинарьевич Навозов-Сухоплотский. Устремившись в гору, он миновал седьмой номер, за железными воротами которого базировалась «странноватая» воинская часть; корпус института имени Микояна; пожарное депо № 4, прибыв, наконец, во двор дома № 2, где и находилась одна из Жилищно-Эксплуатационных контор Ленинского района города Киева, имевшая неосторожность, однажды, принять в свои дружные ряды младшего бухгалтера Наваляева.
Каллистрат Ипполитович, грешивший порядочностью с налетом интеллигентности, включавшей в себя пунктуальность, впрочем, качествами не просто бесполезными, но порой и призираемыми, прибыл на рабочее место на четверть часа ранее положенного. Усевшись за своим громоздким столом, он воровато спрятал в шухляду букетик ландышей и, натянув нарукавники, занялся работой. Наваляев пододвинул большие деревянные счеты, счетную машинку «Феликс», достал толстую папку из ящика стола, откинул картонную обложу и, наслюнив палец, принялся листать желтоватые страницы. Ровные столбики цифр, выстроившихся в торжественном порядке на бумаге и как обычно радующие младшего бухгалтера, сегодня не приносили ему ни малейшего удовольствия. Он ерзал на стуле, вытирал клетчатым платком лоб и затылок, косясь, поглядывая на дверь. Ждать пришлось недолго, в кабинет, где кроме наваляевского стояло ещё три пустовавших стола, дожидаясь, словно рысаки своих наездников, вошла женщина, в которой Калистрат Ипполитович тут же узнал рубенсовских «Спящую Анжелику» и «Венеру перед зеркалом», словно сошедших с полотен прямо сюда, в прокуренную пыльную жековскую комнатушку. Вошедшая, таившая пышные формы под синим хлопчатобумажным халатом, гремя пустым ведром, остановилась на пороге, опершись на старую швабру.
– Я новая уборщица, меня зовут Грета Адольфовна Раукобир[1]– она улыбнулась, от чего Наваляев восторженно икнул. Для него не была секретом ни должность, ни имя, ни фамилия новой работницы, он всё это выяснил в отделе кадров, после того как узрел златовласую Нимфу с берегов Балтийского моря, моющую пол в длинном лабиринте коммунальных коридоров. После встречи со столь изумительной особой, в душе многих мужчин звучат чарующие мелодии сказочных флейт и лютней, в наваляевской же лопнул барабан. Это случилось с ним впервые, если не считать случая в школе, когда третьеклассник Каллистрат Наваляев помог девочке, подвернувшей ногу, отнести домой портфель. Наваляев не вызывал интереса у женщин и, говоря по правде, отвечал им взаимностью. Но Гретхен, каким-то особым образом вошла в его жизнь, незаметно, будто через черный ход, озарив его душу неугасающим пламенем любви. Если так можно назвать то чувство, которое вызвало у Каллистрата Ипполитовича зуд в пятках и острое беспокойное опасение – «А, что же скажет мама?».
– Вкусная у вас фамилия, – стыдливо произнес он.
– А
