вительными персонажами, или событиями случайны''.
Подобное юридическое обобщение, в книгах этого автора, позвольте считать неуместным. Все герои этих произведений, – люди реальные и настоящие, как и реальны сами события с ними произошедшие. Вымышлены только имена и место действия, а характеры преобразованы, согласно их поступкам.
Чья-то личная жизнь, рассказанная публично или случайному попутчику, она уже не может оставаться достоянием личного. А иначе зачем рассказывать, ведь в зашторенное окно никто не подглядывал’’. Потому и судебные тяжбы позвольте считать не логичными.
Носок и чулок – не пара
ЖАЛЕЮЩИЙ СЕБЯ
Двойственность. Двойственность личности и поведения. Двойственность эмоций и диалогов.
Двойственность повсюду и повсеместно. Одним словом, двуличие. А,собственной шкурой’’ почувствовавший всю сущность этого слова, Евгений не испытывал ни малейшего желания чему-то радоваться.
,Дело сделано. Назад дороги нет’’, – говорил он сам себе, как чего-то достигший.
И здесь же, осознающий это, он сам себе становился противен. Противен, потому что не, шкура, а шкурка’’ уже начинала не выдерживать всего осознающего им.
Для него сейчас лучше было бы, если бы он смог вернуть всё назад. Чтоб палочкой махнул кто-нибудь, и он пошёл бы по другому пути. Сорок дней назад и по другому пути, или точнее, вернуться в сорок первый день, отсчитав от настоящего времени. Вот только очевидным было, и сразу же, былого здесь не вернёшь, а настоящее и будущее, каким он его представлял, на самом деле оказалось далеко другим. Не безоблачным, – это точно. Этой безоблачностью и близко не пахло.
Нервы были на пределе. Сон куда-то исчез и всё больше вздрагивалось, скуривалось сигарет, чего он раньше никогда не делал. Здоровье было дороже, тем более, что он любил себя.
Мысли бежали одна за другой и всё над чем-то думали. И что самым противным было в этих размышлениях, так это неизвестность. Было, как гадай не гадай. Думай не думай. Слепо стой на своём. А чужие мысли в чужих головах, они слишком скрытные. Где скрытность, там неизвестность. И именно она, эта неизвестность, бесила и пугала его. Оттого и накладывалось одно на другое:,Двойственность и неизвестность. Две противные сестры’’. И дай ему сейчас возможность, он убил бы их обоих. Убил бы, если б смог. А смог бы, если б смог вернуться в ещё не случившееся.
И в какие-то моменты, он откровенно сожалел:,Лучше б он этого ни делал’’. Потому что его двойственность кричала ему, что он может не справиться с ложью. Не сможет доиграть до конца. А неизвестность пугала, что не стоит врать, ведь всё для всех очевидно. В нелепость и случайность верить никто не хочет. Ему уже никто не сочувствует, никто не звонит и не тревожит его. И ещё его не позвали на поминки. А ведь сегодня сорок дней. Как будто бы зловещих сорок. И едва подумав об этом ещё раз, он не смог удержать себя.
,У них свои поминки, а у меня свои’’, – и эту фразу он говорил сегодня уже не в первый раз.
А звучало это обиженно серьёзно, или это был своеобразный внутренний сарказм, он тоже определить не смог бы. Ему и жалелось об содеянном, и утверждающе успокаивалось, что так и надо. Ему и третье забредало в голову, и четвёртое, а едва он начинал запутываться в этих перепутьях, его мозг не выдерживал напряжения. Отчего, он соскакивал с дивана, подходил к небольшому стеклянному столику, хватал бутылку водки, уже вторую начиная с полудня, с резкостью и решительностью наполнял рюмку и также смело выпивал налитое. Душе хотелось забвения, а мозг был настолько напряжён, что выпитое им, никак не могло подействовать.
Выпив и не сморщившись, он прикурил сигарету. Хотелось переключиться, подумать об чём-нибудь другом, но засевшая в извилинах паршивость его не отпускала.
Он окинул взглядом вещи и стены квартиры. Здесь всё, фактически и практически, принадлежало ей. Её не было, а вещи остались. Она к ним больше не придёт. А ведь были в его жизни моменты, когда также, находясь в квартире, и один, он ждал её. Ждал, чтоб не быть одному. Сейчас же, он сделал так, чтоб она никогда не пришла, не вернулась. Но то, что будет так тоскливо, и всякое начнёт мерещиться, он об этом не думал. Потому что уверен был, что будет всё по другому. И будет самое главное, – его безумная безумная любовь. Любовь, к с ума сводящей девчонке. Вот только он не ожидал, что вместо жаждуемой любви к нему придёт презрение. Его же, как вещь не нужную, просто взяли и бросили.
А снова наткнувшись на эту мысль, он ещё раз наполнил рюмку:,Убил бы гадину такую, так подло поступившую с ним’’.
Но обуреваемый этим желанием, он тут же натыкался на другое. Отчего и злила эта двойственность:,Он и убить её готов, и стоять перед ней на коленях’’.
Пустота. Это ещё одно слово, что в эти дни познакомилось с ним. Ни одиночество, ни скука без общения, а именно пустота, что давит и гнетёт своим нежеланием жить.
