было чуть ли не единственным их временем, когда они могли бы, заняться собою любимыми''. Здесь уж его Лариса, отрывалась по полной''. И он позволял ей буквально всё. Он понимал её и осознанно соглашался: он её единственный самец, а женщина давно уже стала, ягодкой опять''.
Первый брак её не удался и сын от этого брака теперь учился в Австралии. Потом одиночество: долгое-долгое время. И вдруг долгожданно появился он. Молодой, высокий, со светлой причёской, мужское карэ’‘, и уделивший спорту немало времени, он прекрасно видел и чувствовал эту женскую долгожданность. А потому подыграно и встал перед нею, во всём своём оружии''. Оттого и повелось у них, что чаще всего, его, хотела'' она. И, если раньше ему это нравилось, то теперь, он рассматривал их, взаимность’', тем метко сказанным словом, – супружеский долг. Хотя этим утром, смешно чувствуя себя заранее виноватым, он и сам, пожелал перепрыгнуть давно поставленную планку''. Этим утром, он будет для неё, на высоте'', чтоб весь день парила и царила, пока он будет, занят на работе''.
Он начал ненавязчиво сдерживать её такое резвое желание, так быстро, сожрать его''. Он взялся дразнить её своим, набухжим’’и при этом страстно-сильно целовать, как будто высох без воды, и припал своими глотающими губами, к наклонённому кувшину с водою.
И Евгений Викторович не ошибся. Его такое любимое созвучие, когда имя и отчество произносились вместе и обязательно подобающе послушно, его не подвело. Его, желанная Лариса'', пока принимала душ и одевалась в домашнее спортивное, ещё не раз прильнула к нему своими благодарными чмок-чмоками. Ей явно хотелось такого же повтора, но их дочурка уже щебетала в своей кроватке, с его мобильным. И он назвал бы это утро прекрасно начавшейся зарёю: его Ларисонька довольна и порхает, его дочурка Ксюша ещё долго провозится с его мобильным, а он, Евгений Викторович, одетый и наглаженный соответственно, уже готов пойти навстречу, своему тщательно скрываемому счастью.
Дай бог так каждому, каким он чувствует себя…
ТЫ ОБИДЕЛ МЕНЯ
,Так. Надоело!''. – Сначала подумала она и, откинувшись на спинку офисного стула, апатично посмотрела на включённый на столе монитор. Сплошные цифры.
– Да сколько можно!? – почти вслух, заступорило её, на этом обычном житейском вопросе. Но, словно нашедшая ответ, она повернулась и посмотрела на своих девчонок.
Её сотрудницы, её помощницы, они сидели, как полагается рядом, и тоже что-то упорно искали в своих включённых мониторах. Только сейчас, их присутствие рядом, ей тоже показалось никчемно затянувшейся рутиной:
– Так, девчонки, что у нас сегодня, пятница!? – уловив, что её мысли начали работать в другом направлении, для них озадаченно, спросила она.
А то ли она спросила, или утверждала, им стало непонятно. Отчего и получилось, что посмотрев на свою начальницу, с каким-то несоображением, они вместе, в унисон ответили:
– Ну да-а, пятница.
– Пятница-пятница, – словесно заклинило её, а мысли
