начнёшь с чем-нибудь возиться, так считай на целый день. А в понедельник опять и на целую неделю… эти цифры, цифры… сгори они огнём. Но ничего не поделаешь. Мы же не Софи Лорен, – она натянуто улыбнулась, она вовсе не плачется и специально закончила шуткой. – Собачек и котяток жалеть не умеем. Нам бабам цифры подавай… и побольше, побольше, чтоб аж мозги в компьютерах свихнулись.
Девчонкам тоже понравилась шутливость их начальницы и они, вообще уж благосклонно, как благословили её:
– Да конечно поезжайте, Лариса Львовна. Завтра и сегодня мы всё тут сделаем.
– Тогда всё! Я всё сказала и быстро исчезаю, – с задором проговорила она и первым делом, перебросив курсир на мониторе, она щёлкнула по программе, выключить’'.
Теперь её настроение переключилось на другой ритм. Мысли-иллюзии, мысли-оптимисты, – это-же совсем другое дело, чем нежелание даже видеть себя в зеркале. А тут, непонятно откуда, и из каких таких резервов, появляется бодрость и ты уже не вяло плетёшься, лишь бы дойти до чего-то, а с каким-то подплясывающим задором. И пусть она воочию не видела всех этих физиологических процессов, ей это может ни к чему, но закрыв дверь своего кабинета с другой стороны и прежде ещё раз сказав девчонкам, Пока, не скучайте’', именно эту переменчивость Лариса Львовна в себе и почувствовала. Мозги заработали, как отличные часики’'.
Её, когда-то гимнастические ножки, с классическим размером 37–38, они уже знали куда идут и её округлые бёдрышки им озорливо подыгрывали. Любой грузин бы ей сказал, а за ним и другие:,Ах, Лариса Львовна, в ваши сорок восемь, вы ни то, что ягодка, вы только ещё её цветочек’'.
И надо отдать ей должное: женщина, родившая двоих детей, так прекрасно и приятно выглядит. Глаза и веки без морщин, чистейшая брюнетка, что не надо даже краситься. Причёска с волосами до плеч, а её повседневно ухоженные руки, каждый раз излучали игру каких-то красивых движений, в которых не было фразы:,Яблоко, дура(!), возьми!’'.
И их Вахо, их рекомендованный её братом повар грузин, который ни разу не был в Грузии и интеллигентно родился в Москве, и к которому, она сейчас пришла на кухню, он и подчёркивал ей каждый раз:
– Ах, здравствуйте-здравствуйте, Лариса Львовна. Улыбку на лице, я вижу. Вашу к ней красоту, я вижу, и даже, если мои руки пахнут овощами, я всё равно хочу поцеловать вашу ручку. Прелесть ручку, ангелочки пальчики.
И ей, как женщине, конечно же, было приятно. Отчего, она также игриво, как и он, отдавала ему свою ладонь и пыталась при этом над чем-нибудь пошутить. И ей нужна была эта шутка, иначе она не смогла бы скрыть того, что чувствует и видит.
Он нежно брал её руку в свою тёплую мясистую ладонь, недолгим взглядом окутывал её, словно видит всё её тело и с трепетным обожанием прикосался губами, к её ожидающей поцелуя ладони. Всё это происходило быстро, естественно при встрече, у других людей на глазах выглядело игриво и с прибаутками, но её же не обманешь: есть тёплые поцелуи и отдающие трепетом, а есть и холодные, заранее предполагающие какую-нибудь формальность. Его же поцелуи были тёплыми.
