Хотел задушить, но силы покинули старика. Что стоит теперь его жизнь? А жизнь Учителя? Или жизнь племен израильских?
– Пророчества сбываются, брат мой, Иуда, – тихая и светлая улыбка застыла на устах Иисуса из Назарета. – Где твой поцелуй? На кресте… Ты погубил…
– Скажи, кого я погубил? Говори, говори! – разъярялся Иуда. Он тряс уже мертвое тело. Руки и голова Учителя безвольно болтались, глаза стекленели, и улыбка уносилась в вечность.
Иуда ослеп на мгновенье. Свет веры угас, тьма пожрала сердце. В одночасье лишился он последнего утешения, единственной надежды. Жизнь потеряла для него всякий смысл, обратилась в холодную пустоту и бесконечную муку. Лачуга Анны стала ему ненавистна и противна, как поруганная могила, где среди зловонного праха устроили пир гиены и воронье.
Не разбирая дороги, он бросился вон из дома. В тесном дворе и на улице его поджидала пестрая толпа городских бездельников и попрошаек. Зеваки собрались из любопытства, посудачить да поглазеть на странника иерихонского.
– Подите вон, дети скверны! – в исступлении кричал сын Симонов, расталкивая горожан, прокладывая себе посохом путь. – Прочь, племя бесовское!
Народ гудел, ничего не понимая. Иные принялись поносить и злословить Иуду. Иным показалось, что глаза его сверкают огнем, а облик осквернен кровью. В страхе отшатнулись они.
– Он испустил дух! – брызжа слюной, в гневе вопил старик. – Тот, которого вы ждали, о котором вы пророчествовали, которого вы прокляли, покинул вас!
Не помня себя от ярости, Иуда выбрался на узкую улочку. Близился вечер. Ветер гнал по земле пыль, клочья сухой травы, развевал нечесаные волосы. Черные тучи неслись со стороны далекого моря, спеша накрыть Назарет погребальным саваном. Блеснули первые молнии, тяжелые капли окропили твердь, мир содрогнулся как при землетрясении.
– Безумцы! Безумцы! – кричал Иуда вослед редким прохожим. Он заглядывал в окна, стучал посохом в двери, призывал горожан к покаянию.
– Да ты сам безумец! Голосишь, словно одержимый. Всех покупателей распугал, – какой-то лавочник пытался урезонить старца.
– Нечестивцы! Что даст ваше семя? Оно породит смерть! Лучший страны сей покинул вас, недостойные! – Иуда обессилел. Он упал на мокрые камни и зарыдал. Тяжелые от влаги одежды сковали костлявое тело. Водяные потоки несли уличную грязь и городские нечистоты, подхватывая старческие слезы. И показалось Иуде, будто мир уподобился лунному отражению на глади моря галилейского. Стоит коснуться его, и все вокруг исчезнет. Останется лишь темная бездна, в которой властвуют демоны ночи. В исступлении он колотил кулаками мостовую, да только руки изодрал в кровь. Город не исчезал, стоял перед глазами навязчивым ночным кошмаром.
– Никчемный, ничтожный я человек, – бился в судорогах Иуда. – Не дано мне предать или зарезать. Скажи, Раввуни, кого я погубил? Тебя?
