пижамка, сверху шерстяной костюмчик ручной вязки, пуховые носочки и рукавички, пуховая шапочка, и завернута в ватное одеяло, а поверх одеяла, что совсем всех поразило, – в шкуру оленя, причем не выделанную, а свежесодранную… Прямо в окровавленную шкуру положили ребенка, завернутого в одеяло, и зашили грубыми нитками, чтобы сверток не развернулся. Оставили лишь небольшое отверстие для дыхания. И все же Лилю так замело снегом, что обнаружили ее, лишь когда сторож, он же дворник, Нюргун Григорьевич, лопатой начал очищать ступени. Он сбрасывал, сбрасывал снег, а потом лопата ткнулась во что-то твердое, большое… Странный меховой шар…
Нюргун Григорьевич был человек немолодой, о террористах и бомбах и не думал, да и какие террористы в Якутске? Втащил меховой шар в помещение, вспорол стягивающие мех нитки своим охотничьим ножом, который от отца получил, когда в пятнадцать лет с охоты первый раз добычу принес – сначала на охоту положено было с отцовским ножом ходить, а свой дарили, когда юноша первую кровь пролил, и нож этот всегда с собой носили, как бы судьба не сложилась, куда бы не занесла жизнь, вот как его: сторожем и дворником при Доме малютки в большом городе… Вспорол ножом нитки, раскрыл меховую полость – и застыл в ужасе. Он сразу понял, что в окровавленном ватном одеяле перед ним лежит ребенок. Он видел лишь край щеки и маленький рот, но был уверен, что ребенок мертв. Не мог малыш выжить в такую морозную ночь, под таким слоем снега. Там дышать-то было нечем.
На крики Нюргуна Григорьевича прибежали дежурные няни. Они хорошо попраздновали ночью, но при виде раскрытой шкуры и ребенка в окровавленном одеяле тут же протрезвели. Бросились вызывать «Скорую» и милицию. И одна даже пыталась удержать руку Нюргуна Григорьевича, когда тот решительно принялся разматывать ватное одеяло:
– Пусть милиция, там могут быть улики…
Она много смотрела сериалов про нашу милицию и заокеанскую полицию.
– Ребенок может быть жив, – сказал Нюргун Григорьевич, хотя сам в это не верил.
…Но щечка была розовая, ротик – как цветок, у мертвых так не бывает.
Искра надежды, но все же, все же!
Он распахнул одеяло.
И девочка открыла глаза.
Сначала улыбнулась окружающим ее взрослым, потянулась со сна, потом пригляделась, не нашла никого знакомого и заревела.
Ее, конечно, отправили в больницу, где ребенок был признан здоровым. Единственный изъян – длинная царапина на шейке, слишком ровная, чтобы предположить, что девочка сама могла оцарапаться ноготком. Словно кто-то нарочно провел по коже лезвием, но без нажима, как бы намечая место для разреза.
Возраст определили – около двух лет, национальность – смешанная: не то эвенкская, не то бурятская кровь смешалась с русской. А может, и якутская, у таких маленьких не поймешь. Хотя старая нянька-якутка говорила: нет, якутской
