Не говоря уже о себе самом.
Эрик никогда не понимал, почему мама – красивая, умная женщина – никогда не пыталась что-то изменить. Они с отцом не любили друг друга, это было… слишком очевидно. Ее покорность судьбе чем-то питалась, подобно тому, как питает кристаллы кровь артефактора. Баронесса фон Гиндельберг была несчастна. Но иногда… Иногда он чувствовал, что ее счастье просто спряталось. Притаилось где-то глубоко внутри и всегда выглядывало, пусть и осторожно, в те редкие моменты, когда они оставались вдвоем.
Потом армия. Как ни странно, там Эрику было все же лучше, чем дома.
Война. Когда и дома-то не было. Была целая страна, которую надо было защищать. А дом…
Его, канцлера, называли всемогущим. Даже не так. Его называли «самым»: самым влиятельным, самым богатым…
Свой дом появился лишь после того, как король отправил канцлера в отставку. Нельзя же всерьез считать «своими» покои во дворце. Или огромный отцовский особняк в столице, который все эти годы открывали раз в сезон – канцлеру было положено принимать гостей на зимние праздники.
А этот дом был удивительно похож на него самого. Хмурый. Нелюдимый. Вздыхающий скрипом отполированных половиц. Его дом прятал серые тени в тайных полутемных уголках и доверял царапающим старый лак собачьим когтям больше, чем громким голосам редких посетителей.
Конечно, можно было сделать ремонт. Дом перебрали бы по бревнышку. Или вовсе снесли – отстроили на его месте новенький особняк.
Эрик фон Гиндельберг не хотел этого.
Он сроднился со старыми стенами, каким-то непостижимым образом научился дышать с ними в одном ритме.
– Я все съела, – доложила Агата, с преувеличенной серьезностью сложив руки на коленях.
Господин барон рассмеялся.
– А вот вы – нет, – заметила женщина.
Она с тревогой подумала, что хозяин дома осунулся за последние сутки. Ни кровинки в лице, ясные серые глаза потускнели, лишь выправка оставалась прежней. Безукоризненной.
– Доедайте! – потребовала Агата.
– Хорошо-хорошо. – В голосе Эрика фон Гиндельберга было наигранное недовольство, но Агата не обратила на это внимания.
Она смотрела канцлеру в глаза, которые улыбались. Искренне и как-то удивительно по-доброму.
– Вам стоило бы выпить гранатового сока, – задумчиво проговорила она. – Знаете, меня в детстве мама поила. Я была бледненькая, и ее это очень огорчало.
– Гранаты? – отвлекся мужчина от методичного накалывания ягодки на вилку. – Надо заказать. Фульд что-то говорил про то, что мне их есть необходимо. Особенно после работы с артефактами и потери крови.
– Потери крови?
– За все надо платить, моя дорогая госпожа Агата, – усмехнулся барон. – Артефактор платит кровью. Своей или чужой. На выбор.
Агата задумалась. Вдруг ей стало очень холодно. Даже под теплой шалью.
– Я готовился к нашей вылазке, – объявил господин барон после того, как они перебрались
