обыденным, повседневным. Страшно не было. Абсолютно. Потому что уже считал себя мёртвым. Я умер первого ноября, и умереть второй раз уже просто не мог. Оставалось всего лишь исправить небольшую досадную ошибку – остановить сердце, которое сопротивлялось реальности и упорно продолжало биться.
Крюк не выдержал, и я упал на пол, больно ударившись рёбрами о выбитую из-под ног табуретку. Отдышавшись, перешёл в другую комнату, снял другую люстру. Сделал новую петлю, продел в неё голову и, не раздумывая, оттолкнул опору из-под ног. Снова падение и боль от удара. Очередной крюк был выдернут из потолка, осыпав меня пылью и осколками штукатурки.
Щёлкнул дверной замок. В прихожую вошёл Лёха. У него был свой ключ от квартиры. Машин ключ, который он взял сам, так как в последнее время я никому не открывал дверь. Увидев меня сидящим на полу, он подбежал, упал на колени и крепко обнял, матерясь и ругая последними словами. Мы долго так просидели, а после Лёха заговорил:
– Ты помнишь, как мы с тобой по полям носились? А? Кумец… А как хутор в лесу искали и застряли в канаве? Нам тогда пришлось до утра комаров кормить. А вспомни, как на футбол ходили, как наши четыре-один турков наказали! Вспоминай, мать твою за ногу! Это тоже была жизнь, старик! Это тоже жизнь! И она не закончилась! Понимаешь ты это или нет? Она здесь! За неё бороться нужно! Вспоминай, как в универе в окна женской общаги лазили! – Он почти кричал, изо всех сил стараясь достучаться до меня, и у него начало получаться. – А как ты меня из того оврага с пробитой ногой вытаскивал? Вспоминай, как два обдолбыша боялись собственных глюков!
Я посмотрел на Лёху, но о том, что мне вдруг пришло в голову, не сказал. Только в груди, впервые за последние два месяца, что-то заныло, зашевелилось, разлилось теплом.
Я не сразу её узнал. Она так далеко ушла от меня, так бесповоротно удалилась, что её возвращение было подобно какому-то чуду. Но тепло в груди подсказывало, что это именно она. Это она! Она! Надежда! Глупая, никчёмная, откровенно издевательская, но надежда! Я не верил в неё, но другого выбора просто не оставалось.
Видимо, взгляд мой стал осмысленным, потому что кум вдруг замер и осторожно улыбнулся. Он хлопнул меня ладонями по плечам и радостно затараторил:
– Ну вот, мужик! Молодца! Возвращайся! Ты хоть кивни мне, а то я не пойму, радоваться мне или пугаться.
– Всё нормально, Лёш… – Голос оказался каким-то чужим, хриплым. Я уже и забыл, как он должен звучать, но точно не так, как сейчас.
Лёха оживился, схватился руками за голову и тут же воздел их к потолку.
– Слава тебе, Господи! Я слышу его голос! – Затем снова переключился на меня и командным тоном продолжал: – Короче! Я отпуск беру, и мы с тобой завтра же в поля! Завтра же! Ты в окно посмотри! Там же весна настоящая, оттепель, весь снег сошёл! Я такого января вообще не помню! Плюс девять! Трава даже полезла!
– Нет, завтра нет, – всё тем же хриплым голосом отказался я. – Давай потом.
– Никаких
