одолевший мимолетную нервозность, повисшую над столом.
– Да уж! – согласился лесоруб в помятой серой каске.
– И чистую правду про него говорят.
– Виной – вино?
– Дешевый портвешок. Вроде Стоукс ему ящиками подгоняет, ящик в неделю.
– Дело дрянь, – сказал кино-прачечный магнат.
– Цок-цок-цок! – сказал брат Уокер: он научился сострадательно цокать языком по «Джо Палуке»[13] и полагал, что это междометие прямо так и произносится.
– Да уж. Паршиво дело.
– Мужик валил лес до черта много лет. Позор!
– Позор? – переспросил лесоруб. – Да это преступление, мать-перемать… простите, брат Уокер, – но я принимаю близко к сердцу. – И, совсем войдя в раж, припечатал чумазый кулачище к столу: – Это, мать-перемать, преступление! И грех! Такой вот старый горемыка, вроде него, имеет право на – слушайте все! – на пенсию и учет трудового стажа! Разве не об том распинается Флойд Ивенрайт уж два года как?
– Все так, все верно.
Они снова были на коне.
– Беда этого города в том, что мы не можем рулить той самой организацией, которая создана, чтобы нас защищать: профсоюзом.
– Господи, а разве Флойд не то же самое говорит? Он говорит, мол, этот Джонатан Бэйли сказал, Ваконда на годы отстала он других городов лесорубов. И я держусь того же самого мнения.
– А это самое мнение выводит нас прямехонько на сами-знаете-кого и его упертую родню!
– Точно! Именно!
Мужчина в каске снова грохнул кулаком по столу:
– Позор!
– И хотя сам я лично в чем-то даже восхищаюсь Хэнком и его семейством – черт, да мы выросли вместе! – я считаю, все корни наших бед в них. И если куда и наставить пушку – то аккурат на тот дом, так я полагаю.
– Аминь, брат.
– Еще какой аминь! А теперь все слушайте! – Вновь потревоженный всплеском агрессии, Тедди поднял глаза. – Если кому и грозить пальцем – то все мы знаем, в кого им тыкать!
Сквозь натираемый бокал Тедди видит перст, грозно воспрянувший из чумазого черношерстного кулака.
– Да, прямой наводкой в этот проклятый домище!
…музыкальный автомат стрекочет, лопочет, пульсирует цветом. Жужжит электрический фасад. Мужчины тихонько дышат в унисон. Перст, шишковатый и упрямый, озаренный вечерним солнцем, медленно поворачивается, будто стрелка компаса. Дом. Суровая громада, чернеющая на заре, уже звенящая утренними хлопотами…
– Да, наверно, ты прав, Хендерсон.
– Еще б я был не прав! И если тебе нужно мое взвешенное мнение – в них все наши проблемы!
Из кухонного окна вырываются свет и крики, смех, ругань. «Просыпайся и встряхнись, ребята! Старик вас опередил, хоть он дряхлый и увечный!»
