в школу.
А и счастлива была Нела! Нарядили ее, как куколку: чулочки белые, туфельки лаковые – у дона Франческо купили! Платье с белым кружевным воротничком. Все «ба-бузя», мать Карлотты – она дала денег на наряды. Бабушка всегда баловала внучку и втайне уже шепнула Карлотте, что и дом на берегу, и сундуки с добром: кружево савойское, полотна, скатерти, мебель старинную, дубовую, с резными львиными мордами и цветами – все внучке завещает.
А и красавица была Нела! Высокая, стройная – в материну породу. Отец-то ростом не вышел: был приземист и кряжист. Волосы у дочки почти светлые, каштановые, мягкими кудрями, – не как у отцовской породы, крутой спиралью. И личиком тоже светлая, как будто солнце ее не палило. Глаза с зеленью, бровки густые, ровные, губки румяные, зубки белые, как пена на волнах. Ручки и ножки маленькие, точеные, пальчики длинные.
Девчонка оказалась умненькой, в аттестатах, что учитель присылал в конце месяца, одни похвалы и восторги. Карлотта замирала от гордости, прятала листки под скатерти в нижний ящик комода.
Отца учительские похвалы не радовали. «Зачем, – думал, – ей эта грамота?» Сам он был грамотный, но почти не читал. Только разве газету, да и то больше напоказ соседям: сидел с ней по воскресеньям за столиком перед кафе на церковной площади, пока жена судачила после службы с товарками.
Когда девчонке исполнилось шестнадцать, отец собрал семью за столом, объявил:
– Орнела училась семь лет, узнала много наук. Принесла в дом много наград и похвальных листов. Мы гордимся нашей дочкой и сестрой, – он говорил значительно, медленно, поочередно оглядывая каждого. – Пришло время ей становиться взрослой. Сын дона Франческо Камбиазо, Фантино Камбиазо, приходил ко мне. Говорил о ней. – Он помолчал, потом продолжал: – Дон Франческо Камби-азо – человек известный. Его магазин славится на всю округу. Господа специально приезжают к нему за туфлями. Говорят, на будущий год откроет второй магазин. На набережной Савоны!
Антонио значительно поднял вверх палец, опять помолчал, покивал головой, как бы в подтверждение важности сказанного.
– Я заставлять не буду. Орнела и сама должна понимать. Такой брак – честь для семьи. Думай, Орнела! – И он тяжело и долго посмотрел на дочь.
Орнела побледнела, сдвинула над переносьем брови. Исподлобья смотрела на отца и казалось, искры вот-вот брызнут из ее глаз. Мать первой не выдержала, тихо вздохнула:
– Что ж, дочка, надо соглашаться.
Орнела сжала край стола побелевшими пальцами, почти прошептала:
– Я хочу учиться. Пожалуйста, отец!
Антонио хлопнул по столу ладонью, прикрикнул:
– Я сказал – нет! Что ты такое? Женщина! Тебе нужно замуж. И детей рожать. У тебя есть братья! – Он оглядел, как будто пересчитал, сыновей; те опустили глаза под взглядом отца. Тот продолжал уже тихо, с расстановкой: – Пусть парни учатся, а вам, длиннокосым, нечего
