на топчан, а этот, который лекарь, и говорит: «Не знаю, отчего отвар, который магию блокирует, слабо подействовал. Видать, дамочка его уже давно пьет», – шмыгнул носом Тим.
– А Олаф ему и отвечает: «А мне–то что с этого? Как тепереча самому быть–то?» – перебил его Том, тоже осмелевший и активно включившийся в разговор. – Ну, после этого целитель и выставил две здоровенные склянки с той микстурой, которой тебя бабушка Фло и поила все две недели.
– Ага, гад такой, еще за них десять пенсов содрал с дяди сверх уговоренного, – поддакнул Тим и возмущенно потряс в воздухе кулаком.
Но больше того открытия, что я, оказывается, принимала снадобье, блокирующее магию, уже давно, меня удивило другое:
– Две недели? – переспросила я ошарашенно.
– Ну да, – солидно подтвердил Тим. Он хотел еще что–то добавить, как занавеска отдернулась, и на пороге вновь возникла Фло.
– Ах вы, стервецы мелкие, – беззлобно начала она, для острастки потрясая внушительным половником. – Ишь, чё удумали! Не успела эта малахольная в себя прийти, так вы ее до смерти заболтать решили.
На ее гневную речь они лишь заулыбались, словно старуха их не ругала, а хвалила.
– Давайте живо за стол, ужинать. А потом отнесете водомерок в Кальмаровый переулок Щербатому Альку. У него сегодня ставки с утра принимают.
Близнецы просияли так, словно Фло заговорила не о каких–то водомерках, а по меньшей мере о золотом прииске, доставшемся пацанам по наследству. Однако озвучил общую мальчишескую радость более говорливый Тим.
– Сегодня будут бега? – его глаза сверкали азартом. – А можно нам будет до ночи остаться там?
Том в предвкушении потер ладони, тоже ожидая вердикта Фло.
Старуха усмехнулась и, нарочито пригрозив пальцем, все же дала разрешение, проворчав: «Смотрите там у меня.
Едва близнецы успели скрыться за занавеской, как оттуда донеслись звуки возни и звяканье ложек.
Фло же подошла ко мне и внимательно посмотрела сверху вниз. Она пристально разглядывала меня с минуту, которая показалась мне вечностью. Я даже сглотнула. Тишина давила на виски, и я уже была готова наплевать на страх и разорвать ее чем угодно: словом ли, всхлипом, когда Фло заговорила:
– Стало быть, Шенни? – она усмехнулась.
«Подслушивала», – догадалась я, испытывая робость, граничащую со страхом, перед этой невысокой грузной женщиной.
– Значит, Шенни, – повторила она, перекатывая имя на языке, а потом добавила: – Это моим внукам ты можешь врать, сколько угодно, но меня не проведешь.
Бряцанье ложек за шторой прекратилось, и я могла поспорить, что эти двое сейчас навострили уши. Но, видимо, бабуля знала внучков, как облупленных, потому, не повышая голоса, добавила:
– А если сейчас же не доедите, не уберетесь отсюда и не сделаете того, что я поручила, то никаких бегов водомерок вам не видать, как своих ушей!
