хозяйку чуть позади. Только складывается ощущение, что амбалы в костюмах боятся не столько этих двоих, сколько Владу.
– С какого хрена? – спрашивает она, останавливаясь в шаге. – Эта девушка на меня работает.
– У нас приказ от Андрея Дмитриевича. Доставить к нему, – отвечает тот, что поставил мне синяк.
Влада с недовольством разглядывает мою руку, гладящую больное место.
– За порчу шкурки мне ему счёт предъявлять, или Вы сами расплатитесь? Подошла ко мне, – цедит сквозь зубы.
– Влада Сергеевна, договор уже давно…
– Не волнует. Если у Власова возникнут претензии, пусть обращается лично ко мне. Но советую этого не делать. Проще найти десять новых. Девочку я забираю.
Она сдавливает моё запястье, и тянет за собой.
– Вещи её заберите, – бросает через плечо.
Когда мы оказываемся у её машины, она буквально вталкивает меня на заднее сидение. Забирает у одного из своих охранников мой рюкзак, и швыряет мне в лицо. Наклоняется, приближает ко мне свои сверкающие от ярости глаза:
– Ты себе даже не представляешь, маленькая тварь, в какое дерьмо влипла. И очень скоро по собственному желанию будешь лизать мои туфли за то, что я тебя из этого дерьма вытащила.
Влада привела меня в комнату на первом этаже. Мы вошли через двухстворчатые двери. Но прежде она постучалась, и я услышала его голос. Приглушённый, сосредоточенный на чём-то другом, далёком от внешнего мира.
Это было похоже на рабочий кабинет инженера. Стояло несколько конструкторских мольбертов в ряд. Долговязые лампы над ними были выключены. На полу, вдоль узких шкафчиков, заполненных разноцветными книгами, лежала дорожка кроваво-красного ковра. В двух местах, напротив определённых стеллажей, он был затёрт. Но это придавало какую-то особенную, добротную и старинную атмосферу комнате, где всё остальное было идеальным.
А сам мистер внешность-идеал, а в душе чудовище, сидел за столом лицом к нам. Он чуть склонил голову над пустым листом перед собой. В его длинных пальцах был чёрный карандаш. Илья, задумавшись, уткнул его кончик в край нижней губы. И давление немного искажало линию. Его губы, должно быть, цепкие. И если бы он умел любить, то эти губы целовали бы настойчиво и умело, лишая любых сомнений.
Накатывает воспоминание, как я лизнула его губы вчера. Я бы делала так не без удовольствия, если бы он не заставлял. Потому что по-прежнему он казался мне настолько красивым, что становилось стыдно за это неуместное и противоречащее здравому смыслу притяжение к нему. Разве можно ненавидеть ледяной ливень, который промочит насквозь, застудит до болезни, и намеренно открывать дверь и выходить под него, позволяя каждой его капли беспрепятственно касаться тебя? И получать удовольствие от того, что однозначно принесёт тебе вред?
Илья поднял глаза, но смотрел лишь на Владу. Та шла к нему, доставая из сумочки что-то. Потом выложила перед ним исписанную бумажку, и тыкнула
