словами, не говоря лжи, но и не выдавая всей правды…
Уже, видимо, был вечер. Шумных споров поубавилось, хохота и дурацких шуточек тоже. Несколько пар уединились в лесу, кто-то пытался порыбачить, несмотря на то, что Герман и Чп весь день орали песни под гитару и, по всей вероятности, довели до предынфарктного состояния рыбу в протоке. Юна и Дон притащили в поход учебные рапиры и весь день прыгали за палаткой, упражняясь в фехтовании, а заодно и учили всех желающих.
А теперь Дон присоединился к Чп и Герману, а Юна отправилась разыскивать своего благоверного. Не обнаружив его ни рядом с гитаристами, ни на берегу, ни с героически доедающими салаты малознакомыми личностями, а также нигде в ближайших кустах, она справедливо рассудила, что он в палатке. Подходя к ней, она услышала голос Джеки:
– Бриг, знаешь что? Если тебе будет одиноко, приходи.
– Зачем ты это мне сказала?
– Я так чувствую.
– А мне говорили, что ты непробиваемая стерва.
…Они трепались полночи о чем попало, и ни о чем конкретном, кипятя в котелке смородиновый лист, потому что никто не взял заварки. Все давно расползлись кто куда – в палатке спали едва ли не штабелем, а они смотрели на искрящиеся еловые лапы в костре и по очереди отхлебывали обжигающий пахучий кипяток из единственной отыскавшейся кружки. А потом Джеки уснула, укрывшись его тяжелой косухой, пропахшей табаком, одеколоном и конопляным духом.
Утро было холодным и буйным: проснувшийся похмельный Ган обнаружил себя непотребно исписанным синим маркером. Само собой, он разозлился не на шутку и бросился искать злоумышленников. Компания хохотала, читая надписи на нем, и никто не выдавал Юну и Джеки, которые вчера собственноручно написали на впалом пузе Гана «Здесь могла быть ваша реклама», снабдив недвусмысленными иллюстрациями.
Только Бриг не принимал участия в общем веселье. Он сидел в сторонке, задумчиво перебирая струны гитары, и снисходительно взирал на всеобщий переполох. Сонная Джеки подсела к нему.
– Доброе утро.
– Доброе.
– Спой что-нибудь.
– Что?
– Чего душа просит.
– Ладно, – пожал он плечами. Секунду подумал и ударил по струнам.
– Ты слышишь, слышишь,
Как сердце стучится, стучится
По окнам, по окнам,
По крыше, как дождик.
Мой нерв на исходе.
Последняя капля.
Последний луч света.
Последний стук сердца…
Ты видишь, видишь –
Умирает в огне преисподней
Сиреневый мальчик.
Он сильно напуган, подавлен.
Он пишет картину
Собственной кровью,
Своими слезами
И просит прощенья….
Я стукну в окошко
Хвостом своим
Пролетая над домом
И яркой
