куда более долгая прогулка.
Флакон вышёл вперёд следом за Смрадом. Он подошёл достаточно близко, чтобы увидеть два птицеподобных скелета, сидевших на трупе лошади, которые пытались отловить и перебить всех накидочников. Он следил за их бросками, за тем, как извиваются костяные хвосты, как тьма их душ разливается вокруг, будто дым из треснувшего кальяна.
Кто-то подошёл к нему, и маг оглянулся. Скрипач, чьи голубые глаза уставились на нежить.
– Что ты видишь, Флакон?
– Простите, Сержант?
Скрипач взял его за руку и оттянул в сторону.
– Говори, как есть.
– Призраков, вселившихся в этих скелетов.
Сержант кивнул.
– Апсалар сказала то же самое. Скажи, что это за призраки?
Нахмурившись, Флакон замешкался.
Скрипач шёпотом выругался.
– Флакон.
– Ну, я предполагал, что она знает, но у неё есть причины об этом не упоминать, а потому я думал, что будет вежливо…
– Солдат…
– Я имею в виду, что вы с ней были в одном взводе и…
– Большую часть времени, что я её знал, она была одержима Узлом. А потому я не удивлён её молчанию. Так вот, Флакон, какая плоть раньше была домом для этих духов?
– Вы хотите сказать, что не доверяете ей?
– Я даже тебе не доверяю.
Нахмурившись, Флакон отвёл взгляд, глядя на то, как Смрад работает над Масан Джилани, ощущая присутствие колдовства Дэнул… и что-то вроде духа самого Худа. Будь он проклят, этот ублюдок – некромант!
– Флакон.
– Что, сержант? О, простите. Я просто задумался.
– Над чем?
– Ну, над тем, зачем Апсалар держит на цепи двух драконов.
– Это не драконы. Это крошечные ящеры…
– Нет, сержант. Это драконы.
Глаза Скрипача медленно расширились.
Флакон так и знал, что ответ ему не понравится.
Глава четырнадцатая
Есть, друзья мои, нечто глубоко циничное в самой идее рая, что ждёт человека после смерти. Искушение – в бегстве. Обетование – в оправдании. Не нужно принимать на себя ответственность за мир, каким он является, и, как следствие, не нужно и пытаться его изменить к лучшему. Чтобы стремиться к изменениям, к истинному благу в этом смертном мире, пришлось бы признать и принять в собственной душе, что этот бренный мир обладает самостоятельной целью, что его величайшая ценность – не для нас, но для наших детей и их потомков. Рассматривать жизнь лишь как быстрое странствие по нечистой, мучительной тропе – ставшей нечистой и мучительной благодаря нашему собственному равнодушию – значит примириться со всеми видами горя и несправедливости и таким образом жестоко покарать грядущие поколения.
Я отрекаюсь от этой идеи – рая за костяными вратами. Если душа и вправду уцелеет в том странствии, нам надлежит – всем и каждому из нас, друзья мои, – питать веру в подобие: нас ждёт по ту сторону
