Михалыч, мне махоркой воздух чадите. Не курили бы!
– Вот и ты гостя не уважаешь. Я с тебя дело спрашиваю, а меня табаком коришь. Так мы, беседуя, в тупичок уткнемся. Вон у тебя на полке какой совокуп! При беглом огляде все как следует быть. Корифеи. В чужой вере живешь… А призадуматься, то вопросик: вместе с ними станешь ответ держать перед людьми и Богом?
– Поп-то вы вроде без прихода.
– Будет храм, будет и приход. Здесь будут!
– Прогресс истории свое покажет…
– По простоте душевной я тебе, слышь, философскую базу подведу… не холопскую. Нынче я на свою тень собственную обратил взгляд. Всегда вперед норовит! И в одном ты, может, прав. Твой прогресс лицо жизни тенью накроет. Вот смешно тебе, побирушка ты на троих!
С учителишкина чаепития зло озяб я, полем идучи неспешно, куда дорожка моя проторенная лыжная вела, до ельничка. А в лесу тишина, и об учителишке забыл. Солнышко низенько с полдней сошло, лишь снег похрустывает под лыжами. Встану и слушаю предвечернюю благодать, дышу ею…
Так до дому добрел. Совсем уж присмерклось, в окне огонек. Неужто уходя поутру запамятовал? Нет, бабеночка моя встречает. Приехала! Отгостевала у сестер в городе. И слава Богу.
Я бороду огладил, и расцеловались.
– А ты никак синиц в лесу привечал? – смеется.
– Нет, – удивляюсь, – не привечал.
– Гляжу, идет, снежинки роятся, сам что-то насвистывает. А птахи над головой так и порхают…
– Неужто взаправду?
Щи у меня хоть вчеродневные, да на сальце, с гусятинкой. В печи стояли, накрытые, ненастывшие. Картошек чугунок. И хлебушка нарезал.
С молитвой сели за стол друг подле дружки. К праздничку нашему я и чарочку не миновал, на лесной ягоде… Вскорости бабеночка моя пошла постель разбирать. Оба с дороги, ей же большая выпала, так что и по непозднему часу на покой бы можно. Поглядываю на ее дородный стан, на прядку у виска. Ах, Господи! И сама на меня косится… В молодости, бывало, руки к груди прижмет, как защиту ищет, тем пуще прельщала – покорностью ласковой…
Уснули мы, изнежась, проспали зимнее утро.
А уготован нам был подарочек посередке крыльца – нагаженное. Еще снежком не припорошило…
Зачем так-то? что же это?
Накинул шубенку и прямиком к дому переселенной семейки. Хамовой ее именую. Прошлый год сюда докатились, беженцы, по слухам… Сам, мужик гонорный, с бабой и отпрыском, да двое его холостых братьев. Эти – так на так. Пащенок же истинный варвар! Шкодлив, мстителен – пакостник. С отцом его не разговор. До чего ж увертливый, дурачком держится, вроде учителишки-коммуняки. Один из другого проглядывает… Смешно им, что не услышат: «вон чаво, я и не знал, так-так, угу-угу!» Ничего иного. То пьяный балаболит похабное. Хам и есть.
Сейчас бы его щенка в охапку да носом потыкать! Очень я раздосадовался. Однако на полдороге поостыл. Умом понимаю, негоже злом на зло. Да всегда ли ум-то разумен?
Придержал я себя,
