назначили козлом отпущения за то, что семью Романовых так и не вывезли из России. Также нередко утверждалось, что сэр Джордж Бьюкенен сам решил не передавать телеграмму Николаю, но и это не соответствует действительности. Именно Временное правительство решило не передавать эту телеграмму адресату. Милюков проинформировал Бьюкенена, что они не передадут телеграмму царю, во-первых, потому, что она адресована «императору», а Николай больше не носит этого титула, а во-вторых, потому, что ее содержание, в каких бы невинных выражениях оно ни изъявлялось, может быть превратно истолковано «как еще один аргумент для содержания императорской семьи под стражей и может, вероятно, усугубить строгость этого содержания». Сэр Джордж выразил протест, но ему заявили, что «телеграмму невозможно доставить адресату», поскольку это может быть использовано как свидетельство существования «британского заговора прийти не выручку царю»46.
Этот незначительный, чисто личный порыв короля Георга вызвал, однако, эффект домино. Когда 8 апреля британский кабинет министров узнал о посланной им телеграмме, от Георга потребовали показать ее, но король отказался. Она «носила чисто личный характер», – сказал министрам личный секретарь короля лорд Стэмфордхэм, и король «не склонен раскрывать ее текст». Собственно, Георг уже жалел, что его личное послание вообще было упомянуто в официальной телеграмме его министерства иностранных дел. Если его послание Николаю еще не было вручено адресату, то теперь король и не желал, чтобы Бьюкенен его вручал47.
Король Георг был явно раздражен. Шумиха, поднявшаяся из-за его телеграммы, отразилась в записи телефонного разговора между Хэнбери-Уильямсом и сотрудником британского Министерства иностранных дел Генри Верни. Остававшаяся до сих пор незамеченной, эта сделанная от руки запись хранится в досье Национальных архивов под номером FO 800/205 и грифом «Россия и Сибирь». В ней отмечается, что Бьюкенену не стоило выносить на «официальный уровень» это число личное дело в своих телеграммах в британское министерство иностранных дел, а также говорится: «То, что все правительство, похоже, было немало заинтриговано этой естественной и невинной телеграммой, весьма раздосадовало Е[го] В[еличество]»48. Все это могло бы показаться бурей в стакане воды, но официальная реакция правительства на телеграмму короля явно привела к тому, что он более не желал принимать участие в том, что касалось Романовых.
Королю и так приходилось действовать с величайшей осторожностью и выверять свои шаги с тщательностью человека, ступающего по зыбкой трясине. Поэтому он не повторил свой жест сочувствия, в котором так нуждался Николай, и не отправил своему кузену эту телеграмму снова. Георгу слишком ясно дали понять, насколько политически неоднозначно было бы истолковано любое его самостоятельное выражение поддержки бывшему царю. Британские власти не могли рисковать скомпрометировать новое Временное правительство России – их союзницы в войне. Единственное, что, по мнению Кабинета
