Смешает кровь с шерстью – умрет… Позови его, Пурама…
Сайрэ просил жалобно, в словах его не было иного, шаманского смысла. Но Пурама все – таки чуял что – то неладное и, подумав, спросил:
– Я узнать не могу, что задумал ты. Но что такое случилось? Почему ты вдруг захотел вылечить Пайпэткэ? Раньше почему не хотел?
– Ох, Пурама… Нелегко придумать, что делать, совсем трудно понять, как нужно делать. Спроси Куриля – чего это он не пять лет назад решил божий дом строить? А спроси его, как будет строить, – он и теперь не знает. Поезжай, Пурама. Зачем мне зло замышлять? Подумай в дороге – зачем?
И Пурама согласился.
Он уехал после полудня. Его нарта первой шла в эту зиму до Халарчи. А в первой поездке всегда думается легко и свободно. Куда трудней было Сайрэ, который остался ждать гостя. Сайрэ обманул Пураму. Никаких надежд на помощь пастуха чукчи у него вовсе и не было. Даже больше того – он твердо знал, что ни Мельгайвач, ни сам верхнеколымский старец – никто не вернет рассудок его жене. Мельгайвач ему нужен был совсем не для этого. Сайрэ хотел поговорить с ним при людях, хотел, чтобы чукча открыто сказал, что он сам, по своей воле взял в руки нож и что, стало быть, никакой мести не было. Важен был сам приезд Мельгайвача и разговор с ним, разговор, в котором Сайрэ уже, конечно бы, начисто оправдал себя… Нет ничего тяжелей последней надежды: приедет чукча – Сайрэ спасен, не приедет – ему останется выкинуть бубен в озеро. А еще надо подумать о том, как Мельгайвач станет лечить Пайпэткэ, какую задачу ему задать.
Обменяв старенькое ружье на другое, чуть поновей, дав за это много юколы в придачу, Пурама зашел в ярангу Мельгайвача. Это была все та же большая яранга, которая оказалась, однако, той же только снаружи. Дыхание холода – это еще не дыхание бедности. Но в жилье бывшего богача шамана холод дышал даже не бедностью, а какой – то надвигающейся катастрофой. Все три жены хозяина взглянули на Пураму голодными, злыми волчицами. Младшая походила на старшую прежних времен, а старшая – на старуху. Сам Мельгайвач сидел на небольшой кучке шкур и раздумчиво заплетал косу. Может, он решил обменять шкуры на что – то другое, да увидел горький конец этой сделки, может, Кака велел ему заплатить ясак, а может, думал о том, что управлять бедностью куда сложней, чем богатством…
Сразу почувствовав хозяйскую неприветливость и бесполезность своего появления, Пурама смущенно поздоровался. Рассчитывать на угощение и на долгие разговоры было напрасным делом, и он без всяких околичных заходов сказал:
– Я с посланием от сильно постаревшего и не совсем счастливого в жизни шамана Сайрэ… Он желает семье достойного чукчи, доброго пастуха здоровья и многих лет жизни.
– Что ему от меня нужно? – откинул Мельгайвач косу за спину. Он повернулся – и Пурама едва не попятился назад, испугавшись, что обознался. Не так давно, во время гонок, лицо чукчи было худым и бледным; теперь оно пожелтело и сделалось дряблым, как дурная, испорченная ягодка морошки. – Никаких посланий я от Сайрэ получать не хочу! И ты мог бы не заходить. Ему не хватило моей крови – он еще
