был родственник нашему Пушкину? – спросил Саша. Все эти совпадения и постоянные упоминания одних и тех же людей его беспокоили. «Го споди, неужто и „Слово о полку Игореве“ Пушкин написал? И его тоже будут нам шить?!»
– Отдаленный. Но не о нем речь, – отмахнулся Фаддеев. – Так вот, Альшиц… Он сперва как бы нашел, а затем как бы потерял. Он сам сочинил эту десятую главу. Его разоблачили Томашевский, Бонди и Лотман, это у пушкинистов такие старые авторитеты.
– Пушкинисты – это которые в Пушкинском доме сидят?!
– Пушкинисты – они, знаете, вроде мафии. Все знают, ничего не рассказывают… Послушайте! – Фаддеев вдруг оживился. – Не исключено, что за вами гонятся именно они. Может быть, они боятся, что там Пушкин написал нечто такое, что может его скомпрометировать… Они ведь готовы костьми лечь, чтоб только широкая публика ничего дурного не узнала об их божестве… Они хотят одни владеть тайной… – Фаддеев хихикнул, давая понять, что высказал эту версию не всерьез.
– Так что же ваш Альшиц? – спросил Лева.
– Альшиц потом сел…
– За «Онегина»?! – ужаснулся Саша.
– По делу космополитов. Но его не убили. Он и посейчас жив-здоров, насколько мне известно. После Альшица были еще попытки фальсифицировать десятую главу, но ничего мало-мальски серьезного. У Пушкина и другие неоконченные вещи есть, их тоже пытались… И даже…
Фаддеев, похохатывая, рассказал Саше и Леве еще штук десять историй с жульническими фальсификациями: упорно держится, например, идиотская легенда о том, будто бы существует некий донской или таганрогский архив Пушкина, который представляет собой аж двести свитков, где на разных языках были записаны рассчитанные Пушкиным математические модели (!) развития России, Америки, Франции и вообще всего на свете; будто бы кожаную папку с этими свитками Пушкин в двадцать девятом году оставил на хранение одному донскому атаману (!) и завещал обнародовать ее содержимое ровно через сто пятьдесят лет. .
– Говорил я с этими донскими казаками, – сказал Фаддеев (он уже совсем ослаб от смеха и даже слезы утирал), – ох, скажу я вам, тяжелый народ… Тоже все на бумагу упирают: бумага, мол, со «специальными» водяными знаками… «Специальными»! «Свитки»! Кожаные папки! О-ох…
– А что такое тридцать девятый номер бумаги? – спросил Саша.
– Ну, это по классификации Томашевского и Модзалевского… Большая часть его автографов, сделанных болдинской осенью тридцатого года, написана была на бумаге определенного сорта – вот, похожей на вашу… Но, друзья мои, это все чепуха. Во-первых, любую фальсификацию разоблачают. А во-вторых, стихи – это не нефть. Из-за них никто не станет устраивать кровавых разборок. Хотя, конечно, все, что вы мне рассказали, весьма любопытно… Могу я попросить у вас копию рукописи?
– Это невозможно, – быстро ответил Лева.
– Эк вы напуганы, – усмехнулся Фаддеев. – А чего вы, собственно,
