за долги у соседа урядник. Скоро забыла горечь полыни.
– Несите кипяток, шпарить будем!
– Грешно изгаляться над усопшей, – остановила баб Меланья.
– Грешно, а тебе приходилось всю ночь кусать угол подушки аль от злости жевать гнилую солому? Нет. Потому как твой Феодосий святой человек, а наши все кобели. И не смей перечить, жена да убоится мужа своего. Шпарить, пусть покорчится.
– Не дам. Уже отходит, без молитвы и покаяния, – сняла с себя передник и закрыла умирающую Любку. – А вот бумаги ищите, в них наше горе, – приказала Меланья.
– Чего их искать, жги дом, все сгорит.
Кто-то вбежал в дом, выгреб из загнетки угли, другие вытолкали детей, и скоро вспыхнул дом, светло стало. Длинные языки пламени взметнулись в небо, может быть, дошли и до звезд.
Мужики сносили убитых к церкви, разносили раненых по домам. Пять человек убили.
– Теперь жди казаков, солдат. Ну, убил я урядника по оплошке, так зачем же было драку-то затевать? – сокрушался солдат.
– Не мы зачали, Зубин зачал.
– Пороть будут вас, а не Зубина. Правда всегда останется на их стороне…
Любка умерла. Кто-то из баб даже пожалел:
– Красивуща, язви ее. Зазря убили.
– А Параньке дробью глаз выбила тоже зазря? Зуб за зуб, око за око. Праведно убили, еще надыть Параську потрясти, тогда нашим кобелям некуда будет бегать, ежли еще Дуську уханькаем…
– Вдовиц не трогать. Это божьи женки! Не трогать, говорю! – повысила голос Меланья.
– Верно, красивуща, но скоро бы завяла на нашей работе, – согласилась и Харитинья. Теперь у нее соперницы по красоте не будет.
– Детей разведите по домам, – командовала Меланья.
– На кой черт нужны нам эти выблядки. Вырастут, на наши шеи сядут.
– Стешка, веди детей к нам. Наша вина, нам ее и переносить, – распоряжалась Меланья.
– Бросайте Любку в огонь, чтобыть от нее и косточек не осталось! Взяли!
– Не надо, крещеная ведь, по-христиански и схороним. Несите в сад, до утра там полежит, пока придет власть наша.
– Айда на сход! Там что-то гомонятся мужики. Гулкое пламя освещало сходное место. Сход тоже ревел, Феодосий, весь в пламени, весь в кипении, орал:
– На Оханск! Поднимем бунт! Деревни пойдут с нами! Все сметем! Был бы огонек, а пламя будет.
Из соседних деревень, колотя лаптями по крутым бокам своих клячонок, скакали на помощь мужики, думали, случился пожар. А здесь? Здесь уже случился бунт, маленький, но уже бунт.
– Будя, не надо подымать бунта!
– Поднимем, однова помирать.
– Перебьют нас!
– Больше хлеба другим достанется!
– В Оханске инвалидная команда, арестантская охрана, а там казаки приспеют и поколотят почем зря.
– И тех свалим, нас много, с нами вся Расея! – орал
