над лабиринтом проводов, контактов и реле. Лед раскрошился, и я смог закрыть дверцу.
– Прошлой ночью мне пришла в голову мысль. Кое-что действительно не проверили. Все детали корабля побывали на испытательном стенде при венерианских температуре и давлении, но не корабль в целом. Он слишком велик.
Я перешел на левое крыло и открутил панель номер три в задней кромке стабилизатора. В ведре уже наполовину была вода, наполовину мелкие льдинки. Я выплеснул их на корабль и закрыл дверцу.
– Твои контакты закоротило от жары, или от давления, или от их сочетания. С давлением я ничего поделать не могу, зато могу охладить реле льдом. Скажи, какой двигатель оживет первым, и мы будем знать, какая панель нам нужна.
– Хоуи! Ты, вообще, представляешь, что может случиться с раскаленным металлом от холодной воды?
– Он может потрескаться. Тогда ты потеряешь контроль над двигателями… совсем как сейчас.
– Гм… Ты прав, напарник. Но я все равно ничего не чувствую.
Я вернулся к шлюзовой камере, размахивая ведрами. Как бы они не расплавились! Впрочем, я пробыл снаружи не так уж и долго.
Сняв скафандр, я начал наполнять ведра заново, когда Эрик сказал:
– Чувствую правый двигатель.
– Насколько хорошо? Контроль полный?
– Нет. Не улавливаю температуру. Хотя стоп, погоди. Хоуи, все в порядке.
Я с облегчением вздохнул и поставил ведра в холодильник. Нужно взлетать, пока реле не нагрелись.
Вода остывала минут двадцать, как вдруг Эрик сообщил:
– Чувствительность пропадает.
– Что?
– Чувствительность пропадает. Я не ощущаю температуру и теряю контроль над подачей топлива. Все снова нагрелось.
– Черт! И что дальше?
– Не хочу тебе говорить. Подумай сам.
Я подумал.
– Мы поднимемся как можно выше на аэростате, и я выйду на крыло с ведром льда в каждой руке.
Пришлось повысить температуру в аэростате почти до восьмисот градусов, чтобы получить нужное давление, но после этого все пошло как по маслу. Мы поднялись на шестнадцать миль. За три часа.
– Выше не получится, – сказал Эрик. – Ты готов?
Молча я отправился за льдом. Эрик видел меня и не нуждался в ответе. Он открыл шлюзовую камеру.
Я мог бы испытывать страх, панику, решимость или готовность к самопожертвованию, но не испытывал ровным счетом ничего. Вышел на крыло, чувствуя себя измочаленным зомби.
Магниты работали на полную мощность. Я словно шел по луже дегтя. Воздух был густым, хотя и не таким густым, как внизу. При свете головного прожектора я дошел до панели номер два, открыл ее, вывалил лед и отшвырнул ведро. Лед смерзся в один сплошной комок, закрыть дверцу не получалось. Я оставил ее открытой и поспешил на другое крыло. Во втором ведре лежало мелкое крошево. Я засыпал его в корабль, запер левую панель номер два и вернулся к правой со свободными руками. Мир вокруг казался преддверием
