Кому бы еще к вам в окно лезть вздуматься могло. Я уже и наблюдение с дома барона снять успел. Не к чему теперь-то.
– Поторопился, – поморщился я. – Теперь-то, Ириней Михалыч, самое интересное начинается. Теперь нам с тобой заказчика определить нужно, а единственный след к злодею я пулей своей обрубил.
– Ну, один-то из троих варнаков жив покуда. В себя придет, поспрошаю.
– Вот-вот. Поспрошай. Почему, как уличены были, не прочь кинулись, а на меня поперли? Пожар в торговом ряду – не их ли рук дело? И если – они, то откуда нефть взяли?
– Нефть?
– Масло земляное, горючее.
– Петролиум, что ли? Так это всякий скажет – с озера Масляного. Его там остяки со льда зимой лопатами собирают.
– Ух ты! Обязательно нужно там побывать…
– А вот кто им, Герман Густавович, мысль такую дал – лавки петролиумом полить, чтоб не потухло – это большой вопрос.
– Есть версии?
– Достойных внимания – нет, – огорченно признался Варежка. – Я к барону приглядывался. Но теперь уверен – это не он. Возможность у него, быть может, и была, а вот духу бы не хватило. Да и не поддерживал Караваев с полицмейстером связи. Я бы узнал.
– Где-то ведь они постоем стояли, – покачал я головой. – И кто-то им это убежище приготовил. Не к Акулову же они за адресом обращались.
– Вот и это у душегубца поспрошаю.
– Обязательно. И поторапливайся. С первыми числами мая ты уже в пути должен быть.
– Куда, ваше превосходительство?
– В Барнаул. Там много вкусного горного начальства…
– Спасибо, Герман Густавович, – вдруг искренне обрадовался сыщик. – Давно хотелось.
Ничего особенного в ней не было. Обычная икона – потемневшая от времени и сажи лампад доска и невзрачный лик бородатого мужика с глазами смертельно уставшего человека. Говорят, она – икона эта – чудотворная. Будто бы она сама явилась в доме умирающего солдатского сына, принеся тем самым пареньку полное выздоровление. С тех пор, а случилось чудо будто бы в первых годах восемнадцатого века, каждый май-месяц икона совершала небольшое путешествие из Никольской церкви Семилужского села в Богоявленский собор Томска. А в августе возвращалась домой…
Обычная икона Святого Николая. Не светящаяся, не плачущая кровавыми слезами и не дающая негасимый пасхальный огонь. Обычная, но на завтра, с самого утра, тысячи верующих придут на то самое место, где стоял на коленях я. Придут поклониться и попросить. Николай-Угодник, он такой – у него постоянно все что-то просят. Все, кроме меня. Я-то поговорить пришел…
А началось все с Пасхи. Ну, или если быть точным – с ночи перед Пасхой, когда я был легко ранен.
С самого утра святого христианского праздника у меня настолько поднялась температура, что я только шептать и мог. И то только когда Апанас не ленился смачивать мне губы. Так и провалялся до вечера, пока организм сам не справился с инфекцией, наверняка занесенной добрым доктором Гриценко. Окружной врач
