группа, пожалевшая кожевника, сжалась. Гадкий Утенок повернулся к другой группе, встретил удивленные глаза любимой, одобряющие глаза Пятого, взгляд Сбитого Зуба, сразу спрятавшего глаза.
– Зуб! Мы уже опоздали! Мы уже мертвы! Строй это стадо! Вперед!
Пятый направил своего коня в Пустошь. Это горожан Пустошь пугает. А для Пятого она – пустое пространство. Ему, свободно гуляющему по Гиблому Лесу, привыкшему к его насыщенности, пусть скверной, но – жизни, Пустошь была пустой и безграничной. Предсказуемой и неопасной, потому немного опьяняющей своей безграничностью, ощущением свободы, безбрежности и безмятежности.
Людей Пятый боялся много больше, чем скверны и ее порождений. Особенно – некоторых, которые, казалось, насквозь знакомы, а потом оказывается, что ты их совсем не знаешь.
Пятый думал о Белохвосте. И лишь часть его сознания воспринимала окружающее. Пустошь была так безмятежна, что ее унылое однообразие и спокойствие помогало юноше думать.
Задумка с «бунтом» вышла боком. Стала совсем не тем, чем ее задумал Пятый. Да, было подозрение, что у них в отряде завелся «сверчок». И прибился он – от «ополченцев». Больно уж легко Змеи завоевали тут все. Без скользких полозов тут не могло обойтись. Именно для него, для «дятла-стукача», был показательно раскрыт «план пути», организован «исход» недовольных. Но все ушедшие погибли. Стали думать на егеря… Пока не нашли и его тело, в окружении костей нежити.
Получается, напрасно они «взбаламутили» людей. Два десятка напрасных смертей. А это – грех. А за грехи придется заплатить. Таков закон Мироздания. Старый этот закон называл «кармой». Не «кормой», как думал выросший на море Серый, не той «кормой», которой Андр называл место, на котором сидел, а – «кармой».
Пятый тяжело вздохнул. Но еще больше, нет, пока – не пугал, а сбивал с толку, именно его друг и соратник – Серый. Пятый не узнавал его. И с каждым днем все больше недоумевал. И даже, да что уж перед самим собой? Пятый даже был напуган этой казнью милосердием. Не самой казнью. К смерти Пятый привык. К этой логической подводке. К этой показательности. К холодной, бесчувственной, расчетливой жестокости. Бесчеловечной. С каждым словом, с каждым отдельным словом и фразой Серого он был согласен. Но все вместе – бросало в дрожь. Он также мог зарубить Пятого или Жалею. Тем более что он ей уже вынес «предупреждение».
Да и Синьку. Что вообще ни в какие ворота не лезет! Пятый видел, как они любят друг друга, видел, как они мучились своими чувствами, потому и столкнул их лбами, что ему было больно смотреть на них обоих, не чужих ему людей. Но в момент казни Пятый вдруг понял, что с таким же – мертвым – выражением лица Серый не задумываясь располовинит и его, и Синьку. Потому что посчитает их неправыми. А их казнь будет справедливым милосердием.
Нет, Серый! Ты не прав! Старый таким не был. Он не то что не наказал Мрака за измену и соглядайство, а вообще – приблизил к себе, учил, пестовал, холил и лелеял, перековывал из недруга
