калибра и по возможности максимально близко следуя обстоятельствам той ночи, Вольфер с ассистентом доказали, что при включенном проигрывателе и уровне громкости между делениями 4 и 5 Гарретсон действоительно не мог слышать ни крики, ни выстрелы, доносящиеся из главного здания или с газона перед ним.
И все же, в противовес экспериментально обоснованному заключению Вольфера, некоторые в ДПЛА продолжали считать, что Гарретсон должен был слышать хоть что-то. Молодой смотритель слишком хорошо подходил в качестве подозреваемого, и полицейские не торопились признать его невиновным. В общем отчете, составленном в конце августа, следователи по «делу Тейт» отмечали: «По мнению офицеров следствия и научным выводам ОНЭ, представляется маловероятным, чтобы Гарретсон не подозревал о криках, выстрелах и прочем шуме, которыми сопровождались убийства, совершенные в непосредственной близости от него. Эта точка зрения, однако, не способна безоговорочно опровергнуть заявление Гарретсона, что он якобы ничего не слышал и не видел, как и не подозревал о событиях, связанных с указанными преступлениями».
После полудня в субботу, 16 августа, следователи ДПЛА несколько часов беседовали с Романом Полански. На следующий день он вернулся в дом 10050 по Сиэло-драйв – впервые после убийств. Его сопровождали сотрудник журнала «Лайф» (фотограф и журналист в одном лице) и Питер Харкос, прославленный специалист в вопросах эзотерики, нанятый друзьями Джея Себринга, чтобы попробовать «прочесть» разыгравшуюся в доме сцену.
Когда Полански показал документы и проехал в ворота, усадьбу все еще охраняли сотрудники ДПЛА; при виде их он горько усмехнулся, сказав Томасу Томпсону (своему давнему знакомому, репортеру «Лайф»):
– Должно быть, это самое знаменитое любовное гнездышко в мире. Томпсон спросил, давно ли здесь остановились Гибби и Войтек.
– Наверное, слишком давно, – был ответ.
Голубая простыня, ранее покрывавшая безжизненное тело Эбигейл Фолджер, все еще валялась на траве. Кровавая надпись на двери поблекла, но три буквы по-прежнему ясно читались. Беспорядок внутри, кажется, заставил Романа ненадолго замереть (как и большие темные пятна у входа и у дивана в гостиной). Затем Полански, по словам одного из присутствовавших офицеров, поднялся на антресоль по лесенке, нашел возвращенную на место сотрудниками ДПЛА видеокассету и опустил ее в карман. Спустившись, он принялся ходить из комнаты в комнату, тут и там касаясь каких-то предметов, словно стараясь вернуть прошлое. Подушки, как и в то утро, лежали в центре хозяйской кровати. Так они лежали всякий раз, когда ему приходилось уезжать, сказал Полански Томпсону и добавил:
– Она обнимала их вместо меня.
Он долго простоял, глядя на колыбель, куда Шэрон пока сложила детские вещи.
Фотограф «Лайф» сделал несколько снимков «поляроидом», испытывая освещение, углы, раскадровку. Обычно такие снимки выбрасывают, когда фотограф приступает к съемке профессиональной камерой,
