ужасающая сирена. А ведь по существу – что в ней “неприятного”? Ведь она предостерегает нас от смертельной опасности. Сорок минут длилось томительное ожидание, пока не прозвучал отбой.
Да, мы знаем, что “гораздо большая уязвимость от авиации – приморских жизненных центров”, и что “авиация (Италии) является одной из самых мощных в мире”.
Сорок минут…
Я и дети стояли у окна в столовой, наблюдая, как быстро пустела длинная улица. Опустела она в мгновение ока. И улица наша, и (знаю) весь город как бы вымерли при первых же звуках сирены.
15 июня. Все витрины в магазинах испещрены тонкими полосками бумаги (иные витрины изображают сложные геометрические фигуры): это для того, чтобы от сотрясения воздуха при разрыве бомб не полопались стекла. Некоторые дома, возле дверей и нижних окон, спешно обкладываются мешками с песком. На площадях для чего-то роются окопы…
И это – Александрия! Красавица Александрия!
17 июня. (Записано глубокой ночью). Тревожно и страшно стало теперь жить. И не потому страшно, что на каждом отрезке данного времени возможна гибель, а потому, что эта возможная земная гибель может случиться до завершения всего того, что необходимо еще осуществить. И только потому, что мы Христовы, душа как-то мирится (вернее, смиряется) с возможностью преждевременного (?) ухода.
Особенно жутко по ночам и по вечерам. Страшно человеку в эту пору, потому что так мало человеческого осталось на земле…»
Первые дни необъявленной войны были лишь ожиданием беды. Но беда не заставила себя долго ждать.
Первые испытания
«21 июня. Прекрасный лунный вечер переходил в ночь, когда наконец-то произошло то, чего более всего боялось население города и чего все же не избежало оно: ровно в час ночи загудела сирена, ровно в час ночи началась тревога и закончилась только к семи часам утра.
Почитав немного и приняв душ, я около одиннадцати лег в постель. Но долго не мог заснуть, как бы предчувствуя тревогу… Ведь вот же: все ночи спал хорошо, а на этот раз сон бежал от глаз. Только-только задремал я, как был разбужен и сразу же поднят на ноги разрывами снарядов необычайной силы (но где-то далеко, в порту, решил я). Однако же зловещее гудение аэропланов все близилось, близилось и вскоре буквально загудело над Ибрагимией, прямо над нами.
Начался обстрел из зенитных орудий.
Конечно, на ноги поднялся весь дом, и наша столовая наполнилась жильцами верхних этажей; зазвучала греческая, арабская, французская речь… Кто-то постучался из сада. Я открыл дверь и в коридор буквально хлынул лунный свет. А в пролете – темная, точно вырезанная из картона, фигура Гавриила Яковлевича Е., нашего жильца.
Вскоре все ближе начались разрывы сбрасываемых бомб. Я отчетливо слышал их скрежещущий и глухо свистящий – гудящий полет – падение. Наш дом буквально сотрясался от этих разрывов и от обстрела неба зенитными батареями.
И
