в Нью-Йорке. Работал в русской службе «Радио Канады» (1982–1988). Произведения Кенжеева переведены на английский, казахский, немецкий, французский и шведский языки. Член Русского ПЕН-центра. Премии журнала «Октябрь» (1992), Международная литературная «Русская премия» в номинации «Поэзия» за книгу стихотворений «Крепостной остывающих мест».
«Всякая вещь на свете есть рукописный знак…»
Всякая вещь на свете есть рукописный знак
препинания, а вернее – озимый злак.
Не ропща, умирает, обогащая культурный слой,
и прорастает в апреле, помучившись под землей.
Все путем, дружок. И когда ты в дурацкой злобе
сходишь с ума
от неверия, выпей браги, расслабься, мудрея
не по годам,
потому что книга есть небогатая вещь письма,
а скорбящий муж есть неграмотный молодой Адам.
Да и ты прорастаешь, безропотно голосуя «за»,
похрапываешь, обнимая жену, мой невеселый брат,
то есть стоишь навытяжку, на мокром месте глаза,
и держишь за руку жизнь у замкнутых райских врат.
«Тлеет время золотое…»
Тлеет время золотое
(скоро-скоро догорит).
Ты ведь этого достоин! —
щит рекламный говорит.
Петь и хныкать, но без страха.
Обнищать. Из липких сот
выесть мед. А горстку праха
в чистом поле разнесет
ветер пушкинский могучий,
богатырское дитя.
Он гоняется за тучей,
подвывая и свистя,
и прощения не просит —
только с легкою тоской
в море синее уносит
пестрый мусор городской.
«как много знает вариантов…»
как много знает вариантов
игривый ветр небытия
и дольний мир из мелких квантов
в котором царствую не я
да! поражен душевной комой
лежу пред господом нагой
меня кусает насекомый
чешуекрылый и другой
беда настали дни тугие
лежу фактически на дне
депрессия да аллергия
хворобы модные одне
лишь одноклассник дева люба
в ушанке шумной из бобра
меня поддерживает грубо
в надежде славы и добра
саксофонической трубою
чуть-чуть елозит в тишине
и димедрола зверобоя
рыча протягивает мне
«Дыши глубоко. Постарайся заснуть…»
Дыши глубоко. Постарайся заснуть.
Прими анальгина. Попей
водички. А хочешь горчичник на грудь?
Оно помогает, ей-ей.
И это прейдет, и обида пройдет,
и мы беззащитны, когда
сквозь трещины времени ночь напролет
сочится живая
