забываю. И путаю числа…»
Cлова забываю. И путаю числа.
Но я понимаю – в них не было смысла.
Сгорай же в печи, заповедная книга!
Ты хуже татаро-монгольского ига!
Я понял вчера на родимом причале,
Зачем эти дали так долго молчали.
Я все понимаю легко и сурово.
Но больше ни крика. Ни стона. Ни слова.
Прощай же навеки, тетрадь со стихами.
Мой голос заблудший стихает, стихает.
И даже молитва все глуше и глуше
За милую душу. За милую душу.
«Боже правый! Пропадаю…»
Боже правый! Пропадаю!
Жизнь пускаю на распыл.
И не помню, и не знаю —
Как я жил и кем я был.
То ли был бродягой, вором,
Жалкой похотью хлюста,
То ли я, как черный ворон,
Не оплакал смерть Христа.
У прощального причала
Полыхает вечный свет!
Нет конца и нет начала,
Середины тоже нет…
И как жертвенная треба,
Я на призрачном торгу
Все расплачиваюсь с небом,
Расплатиться не могу.
«Вера – не вера, и слава – не слава…»
Вера – не вера, и слава – не слава.
Бедный рассудок ничтожней нуля.
Зеркало крестится слева направо,
Будто бы в нем отражаюсь не я.
Мечется разум во имя наживы,
Мчатся олени, кружится планктон…
Все мы захвачены танцами Шивы,
Даже когда не танцует никто.
Кто я? Зачем я весь вечер вздыхаю?
Что я увидеть пытаюсь во мгле?
Господи! Господи! Не понимаю,
Что происходит на этой земле!
«Боль запоздалая. Совесть невнятная…»
Боль запоздалая. Совесть невнятная.
Тьма над страною, но мысли темней.
Что же ты, Родина невероятная,
Переселяешься в область теней?
Не уходи, оставайся, пожалуйста,
Мерзни на холоде, мокни в дожди,
Падай и ври, притворяйся и жалуйся,
Только, пожалуйста, не уходи.
Родина милая! В страхе и ярости
Дай разобраться во всем самому…
Или и я обречен по ментальности
Камень привязывать к шее Муму?
Плещется речка, и в утреннем мареве
Прямо ко мне чей-то голос летит:
«Надо убить не собаку, а барыню,
Ваня Тургенев поймет и простит».
«В тот день, когда прощальный август…»
В тот день, когда прощальный август
Замрет на гибельной меже,
В последний раз метнется Фауст
За тем, что продано уже.
Бледнея, встанут святотатцы,
И под поземкою ворон
В последний раз вопьются пальцы
В оклады стареньких икон.
И в тот же час охватит сушу
Высоким гибельным огнем.
И мы, не продавшие душу,
Среди небес захолонем.
Во
