стихотворение? Переведи, пожалуйста.
– Ни за что не переведу! – хихикнула она, и глаза ее озорно блеснули.
– Но почему? Так не честно. – Он поймал ее за руку, притянул к себе и усадил на колени. – Так-таки не переведешь? – произнес слегка осипшим голосом.
– Не-а… Ладно уж, это одно из рубайат Омара Хайяма. Очень хулиганское, между прочим, так что не проси перевести.
Она сидела у него на коленях и смотрела ему в лицо. Взгляд ее темных глаз – влажных глаз газели – казалось, через отверстия зрачков проник прямо ему в душу. Словно загипнотизированный змеей, он не мог ни пошевелиться, ни моргнуть. Странно, он совсем не ощущал веса ее тела на своих коленях. Голова у него тихонько закружилась, он почувствовал себя в безвоздушном пространстве, легким и невесомым. Ее прекрасные лучистые глаза вдруг расширились до размеров вселенной и поглотили его целиком. Ощущение было невероятным и сладостным.
Они долго и с наслаждением целовались, и Влад, у которого все еще кружилась голова, уже не отдавал себе отчета, где находится: на земле или на небе.
Вдруг Ясмин угрем вывернулась из его объятий: «Все, все, тебе пора! Скоро деде работы придет. Позже я вас представлю. Он – совершенно замечательный. И бабушка тоже». И хотя расстаться с Ясмин для него сейчас было смерти подобно, он повиновался беспрекословно. Сам не заметил, как очутился на улице, и потом даже не мог припомнить, каким образом оказался в своем районе возле своего дома – действовал, как автомат; все его мысли были заняты только ею.
Родители Ясмин жили за границей, отец служил в посольстве, и она общалась с ними по скайпу. Судя по всему, это ее не слишком напрягало – она была вещью в себе, совершенно самодостаточной личностью, которой уже не требовалась родительская опека. К тому же, дед и бабка, с которыми она теперь проживала, похоже, отличались весьма строгими нравами, так что родители могли быть вполне спокойны за свое подросшее чадо. Из разговоров, вернее, туманных намеков Ясмин вырисовывалась весьма интересная биография ее деда-профессора. Прямо она ничего не говорила, но некоторые ее, промелькнувшие вскользь, замечания относительно его работы переводчиком за границей, сопровождаемые слегка ироничной улыбкой, навели его на мысль, что тот служил в разведке. А может, это было лишь его фантазией, придававшей любимой девушке и всему ее семейству ореол таинственности.
Он всегда явственно ощущал между собой и Ясмин невидимую дистанцию, которую она, осознанно или же нет, установила, и это одновременно раздражало и притягивало его. И когда однажды она неожиданно пригласила его на семейный ужин, он по-настоящему растерялся и категорически отказался, испугавшись излишне светского приема, к которому не был готов. Воспитан он был просто, дома за обедом пользовались ложкой и вилкой, в праздники еще и ножом. Представив себе ужин в аристократическом доме (так он мысленно окрестил семью Ясмин), где вилок, ножей и тому подобных приборов может быть несколько, а он понятия не имеет, как со всем этим управляться, – он запаниковал. Но по зрелом
