на ней много препятствий. Все ты их преодолеешь, яхонтовый мой, да только не радость поселится в твоем сердце, а кручина, потому что сердце свое ты оставил там, откуда начал свою путь-дороженьку…
– Хватит, – Михаил сжал пальцы в кулак и осторожно, чтобы не обидеть гадалку, отнял свою руку. – Не надо. Ведь избежать будущего все равно нельзя?
– Нет, – цыганочка вдруг опечалилась, будто и в самом деле заглянула в будущее Михаила и не увидела в нем ничего хорошего.
Михаил с удивлением подумал, что, кажется, девушка сама поверила в собственное предсказание. Он до этого считал, что гадалки занимаются своим ремеслом только ради денег и врут, почем зря, подобно Ходже Насреддину, когда тот взялся за десять лет научить говорить осла падишаха, будучи при этом убежден, что кто-нибудь из них троих – он сам, падишах или осел, – до назначенного срока обязательно умрет…
Они помолчали. Затем цыганочка прежним, невинным голоском, сказала:
– Ты не обижайся на дядю. Он не злой.
– Как же, того и гляди, зарежет, – усмехнулся Михаил.
Цыганочка возразила:
– Доброго, но бессильного человека всякий обидеть может. Когда дядя Василь был добрый, люди ему много горя причинили, – она вздохнула и печально закончила: – Он и в тюрьме сидел.
– Убил кого?
– Нет, коня пожалел.
– Вот уж не думал, что за такое в нашей стране судят, – Михаил не поверил цыганке. – Верно, выкрал коня?
Румянец пробился сквозь смуглоту щек девушки и окрасил их в пунцовый цвет. Она с гневом сказала:
– Говорю, пожалел, почему не веришь? Ты, наверное, никому не веришь? Сам ты злой!
– Не сердись, – Михаил дружелюбно улыбнулся. Его позабавила горячность цыганочки. Гнев сделал ее еще привлекательнее. – Ты расскажи, я же ничего не знаю.
– Не знаешь, не мели языком, – отрезала она, но уже мягче. – Слушай…
Дядя Василь был тогда молод и очень любил лошадей. А тех становилось все меньше, их заменяли машины. Человек, привыкнув к тому, что у его железных помощников «вместо сердца пламенный мотор», начал тяготиться тем, что лошадь – живое существо, ее надо кормить и поить, а более того – относиться к ней с лаской. И лошади, в которых перестали нуждаться, вымирали. Уже даже в цыганском таборе одни жалкие клячи тоскливо доживали свой век, негодные ни на что, кроме как понуро тащить скрипучие повозки со скарбом.
Василь же мечтал на красавце коне птицей пронестись по степи, чтобы сердце от счастья замирало в груди, и ветер пытался выбить его из седла, а он бы смеялся над ветром и был пьян без вина. Он с грустью смотрел на плешивых от возраста меринов. Он отдал бы все земные сокровища за скакуна, который вел бы свою родословную от знаменитого Тагора, потомка одного из трех жеребцов, к которым восходят все чистокровные лошади мира – рыжего Эклипса и гнедых Мэтчема и Хэрода. Но как отдать то,
