style="font-size:15px;"> – Тогда нынче готовься принимать.
– Стражу подключать будем?
– Из дежурного взвода возьмём по одному для законности. Хватать и вязать у меня есть специально обученные люди. Ты будешь пытать и сторожить. Каждый займётся своим делом.
– Служу отечеству и князю! – ладонь хозяина взлетела к покрытой фуражкой голове. – У тебя, командир, не забалуешь.
– Напор и тактика, как говорит светлейший князь, напор и тактика.
Басурманский преподавательский состав был разменян на лёгкой ноге.
На вахте бдительный цирик тщательно разглядывал портрет в удостоверении Щавеля, сличал с предъявителем, выслуживался перед начальником. Воля Петрович ждал, не торопил, чтобы не размагничивать самим же налаженную дисциплину. Наконец цирик выдал стальной жетон, который полагалось сдать на выходе, а удостоверение спрятал в ячейку с номером, оставив в залог. Разблокировал турникет. Два самых главных лица во Владимире, один из которых был человеком, а другой живым имуществом, поднялись на больницу.
Камера Мотвила, где он обитал под присмотром знатного целителя Альберта Калужского, не запиралась. В ней пованивало, больной негромко тёр с лепилой, басовито, но слегка канючащим тоном. Действие опиумной настойки заканчивалось, а добавлять заботливый доктор не спешил.
– Чё как? – по-хозяйски зашёл в хату Воля Петрович, тюрьма делала его заметно кряжистее и как будто выше.
– Поели, – Альберт копошился у столика с пузырьками и тряпичными салфетками, прокипяченными в чистой воде. – В остальном не очень.
Действительно, оказавшись в стенах Централа, обожжённый шаман почувствовал себя хуже. Тут все были подавленными, и это сказалось.
– По поводу лекарственных средств, – поставил разговор в колею Щавель. – Излагай, о чём мы вчера говорили.
Воля Петрович обратился в слух. От его готовности сотрудничать зависело, как он возьмёт бразды правления городом в свои руки, останется ли доволен им светлейший князь и что напишет в своём докладе боярин.
– Мы тут посоветовались, – промямлил Альберт, отводя глаза. – Хорошо бы свежего нутряного сала на обожжённые места приложить. Такого, чтоб ещё не остыло.
– Тогда в нём жизнь есть, – слабым голосом поддержал Мотвил. – Самое лучшее, когда у источника живительного сала сердце бьётся.
Целитель Альберт помрачнел, поджал губы. Щавель покосился на Князева. Начальник тюрьмы смотрел на верховного московского шамана как-то недовольно, свирепо, но в то же время грустно и с недоумением.
– Когда у тебя ближайшая очередь на казнь? – спросил боярин.
– Через три недели собирались исполнить колумниста и охальника Словоблуда.
– Москвич? – с подозрительностью спросил Щавель.
– Из Тулы родом.
– Мутант?
– Не, юродивый и временами
