это из жизни, как пасту из тюбика. Но любимое её занятие – манипулирование людьми, осталось в недалёком прошлом.
Так как мной манипулировать трудно, то у нас периодически возникают стычки. Только теперь после каждой стычки она – как прилежная христианка – опустив глаза, произносит: «Прости меня, пожалуйста!».
Ночные часы, положенные для отдыха, она отводит богоугодному чтению, а полдня дрыхнет, как обкуренный таракан.
И я её понимаю…
Правда, прежде сводила к знакомому доктору…
Приходится жить на работе, но это имеет и положительную сторону: увольнение продавцов увеличило продажи и сократило расходы.
Магазин спасает меня от неврозов. На «оккупированной территории» остаётся только бедный Бред.
Вечером, уставшие, мы возвращаемся в разорённое – такое уютное недавно! – гнёздышко. На правах хозяев и из родительской любви мы убираем, затем – готовим, затем – кормим, затем… Падаем в единственной оставшейся нетронутой комнате.
В результате долгих переговоров я отстояла право суверенности личного пространства. Остальная территория квартиры подвергается ежедневно Мамаеву нашествию.
Бред стал писать с завидной периодичностью. Как по расписанию. Выводи его или нет
– у него всегда в запасе есть лужица, которую он может плеснуть в ответ «оккупантам». И я его понимаю. Хотя и не разделяю подобные методы.
Потом у дочки заболел зуб. У неё всегда болят зубы, когда они у нас в гостях. Мои знакомые даже называют её «Зубная Фея», ну почему зубная – и так ясно, а почему фея? Потому что она такая тоненькая и прозрачная, какими бывают только феи. Но если сказочная фея нарожает столько детей, то у неё тоже разрушатся зубы, даже если они – волшебные. Особенно если она – фея Пистимея, которая соблюдает все посты культа.
Сначала зуб пытались бюджетно лечить по провинциальному блату в социальной поликлинике с помощью мышьяка. Мышьяк и безалаберность прикончили зуб вконец.
Скупой платит дважды, а в нашем случае – трижды. Платный доктор попробовал полечить его за деньги, но лечить было уже нечего, и зуб – и опять за деньги! – удалили. Естественно, щека распухла!
Вы представить себе не можете, как болит душа за такую тоненькую, маленькую, измученную малышами, бытовой неустроенностью, милую белокурую девочку, которая взвалила на себя тяжёлую ношу и теперь ищет спасения у Бога. Потому, что муж – от неё сейчас далеко; потому, что она не может до сих пор простить мне развода с её отцом; потому, что она запуталась во взрослой и такой непростой жизни; потому, что финансовый кризис ограничил мою помощь, а она не знает что делать; потому, что дети ещё очень маленькие…
Она бы с удовольствием – на правах обыкновенной женщины – рожала бы детей, которых не рожают женщины-карьеристки. Но, имея троих в двадцать восемь, она понимает, что дети – это не милые пупсики. Им нужно отдавать всю себя, всю оставшуюся жизнь. И она осознаёт: в каком опасном обществе мы живём в это тёмное время. Изо всех сил, которые доступны ей, она тянется к
