она встала и, взяв принесенную ей чашку кофе, подошла к окну. Я безмолвно смотрел, как она стоит за длинным кружевным занавесом, где, полусокрытая, она медленно потягивала кофе. Вдруг чашка застыла в воздухе, а улыбка стала шире. Наконец мисс Гревилль повернулась и с довольным, почти веселым выражением лица поставила свою чашку.
– Теперь можешь идти, Кэрролл, – любезно сказала она. – И не забывай. Завтра утром в девять.
Во второй половине дня в школе, вместо того чтобы слушать сестру Маргарет Мэри, которая пыталась объяснить нам правила сложения дробей, я мрачно, почти бесстрашно размышлял о тех оскорблениях в свой адрес, а вечером, когда мама вернулась из Уинтона, я сообщил ей, что не желаю участвовать в том, что задумала для меня мисс Гревилль.
– Считаю, тебе следует ее послушаться, дорогой, – примирительно сказала мама. – Я совершенно уверена, что мисс Гревилль желает тебе добра.
Таким образом, стало очевидным, что мама в сговоре с моей хулительницей.
На следующее утро, полный ожиданий и опасений, я явился в назначенное время. Мисс Гревилль предстала передо мной в довольно необычном виде. На ней была светлая юбка из твида, намного короче того, что я считал приличным, которая открывала сильные икры, заключенные в пару крепких, видавших виды высоких коричневых сапог. Сдвинутая набок с макушки зеленая тирольская шляпа мисс Гревилль была украшена каким-то пушистым, словно из волосков кисточки для бритья, узором, а за плечом болтался необычный черный лакированный сосуд.
– Это vasculum, ботанический контейнер, – объяснила она, прочитав вопрос в моих глазах. – А здесь наш обед. Можешь понести его.
Передав мне пузатый рюкзак, такой же видавший виды, как ее сапоги, она помогла мне надеть его на спину, затем мы двинулись по хрустящей гравием дорожке вдоль квартала к Синклер-роуд, которая вела прямо вверх по склону холма; при этом мисс Гревилль опиралась на странную заостренную трость, украшенную маленькими серебряными значками. Я хотел спросить ее о них, но она так яростно атаковала склон, что я счел за лучшее следить за своим дыханием. Кроме того, меня ужасно задевали взгляды прохожих, бросаемые на нас, в которых читалось насмешливое узнавание и которые моя спутница надменно игнорировала.
Мы поднимались молча. Вскоре мы миновали последние большие виллы, которые виднелись тут и там на обширных участках среди больших сосен. Теперь цивилизованный мир остался позади. Мы вошли в сосновый лес. Пот начал заливать мне глаза, в дыхании прорезалась свистящая нота, и, когда я увидел, что даже этот отдаленный лес еще далеко не та высокая пустошь, куда мисс Гревилль собралась отвести меня, я чуть ли не сник. Но я не сдавался. Каким бы ничтожным ни был мой дух, его воспламенила эта отвратительная, однако чем-то притягивающая женщина. Я хотел показать ей, что я не тот мальчик, от которого можно отмахнуться, дабы сбросить со спартанской скалы.
С пересохшим горлом и бухающим сердцем я продолжал путь, иногда переходя на бег, не желая отставать, и, когда
