target="_blank" rel="nofollow" href="#n_81" type="note">[81]. Что здесь означает это «всего»? В каком «режиме» здесь работает разум? Разум здесь совлекает свои внешние привычки и навыки, совлекает их со своей исконности – ив этом смысле – само-у-праздняется: ведь именно эти привычки и навыки и были всегда его действенной «способностью мыслить», в «подоснову» которой заглядывать было не положено! Задавая такие вопросы о «всем» разум превосходит свои «естественные» возможности – ведь это самое «все» никак ему не дано в непосредственном восприятии.
Как отмечает А. Л. Доброхотов, поскольку философия изначально «отказывается от очевидности факта (обязательной для науки и искусства)» и опирается “на очевидность сознания”, то для философского разума «главным условием перехода в свою собственную автономную область (создания “философской установки”) является отказ от внефилософских очевидностей»[82]. Благодаря этому философия всегда как-то приоткрывает «пра-феномен» (Urph nomen) самого разума, тем самым, запуская процесс его само-созидания и преображения. Философское преображение ума и человека в целом в значительной степени соответствует тому, что К. Ясперс называл «экзистенциальным просветлением», парадоксальность которого состоитт в том, что «поскольку оно беспредметно, не дает результата. Ясность сознания содержит требование, но не дает выполнения. В качестве познающих нам приходится удовлетвориться этим. Ибо я не есть то, что я познаю, и не познаю то, что я есть… Познанию человека наступил конец, когда было постигнуто, что его граница находится в экзистенции… Создание метафизического предметного мира или возможность открыть истоки бытия – ничто, если они отделены от экзистенции»[83]. В этом смысле, как писал А. Ф. Лосев, «жизнь философа – между сумасбродством и методологией»[84].
С другой же стороны, философия всегда, как писал Г. Шпет, «в ее целом есть нескончаемый спор. Облеченный в индивидуальные исторические формы, этот вечный спор дает бесконечное разнообразие вопросов и ответов, которые и составляют содержание так называемой “истории философии”. И чем большее разнообразие ответов встречает какой-либо вопрос, тем, следовательно, она богаче своим смысловым содержанием, тем больше альтернатив представляет раскрытие возможностей в смысле идеи. Даже всякое “нет» приобретает в этом диалектическом развитии свое положительное место и нет «смыслов» в ней “навсегда” исключенных, но остается неисчерпаемое богатство интерпретаций для нового в ней творчества. Другими словами, определенность вопросов философии не полагает предела творчеству интерпретаций и ответов»[85]. Эта индивидуализированность философского смысла изначаль отражена даже в этимологии – так, В. Н. Топоров в этимологии греческого слова «софия» обратил внимание на связь его с древним индоевропейским корнем, обозначавшим родство-принадлежность, который в русском языке представлен словами «свой», «свойство»[86].
Однако что же
Доброхотов А. Л. Философия и христианство // Доброхотов А. Л. Избранное. М, 2008. С. 84.
Ясперс К. Духовная ситуация времени // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М, 1992. С. 388.
Лосев А. Ф. История эстетических учений // Лосев А. Ф. Форма – Стиль – Выражение. М, 1995. С. 356.
Шпет Г Г. Работа по философии // Логос. Философско-литературный журнал. Вып. 2. М, 1991. С. 220.
Топоров В. Н. Еще раз о др. греч. SOFIA: происхождение слова и его внутренний смысл / Структура текста. М, 1980, С. 148–173.
